Легионер. Книга третья. Вячеслав Каликинский

подносят.

      Убедившись, что и последняя опора сделана из еловой лесины, Ландсберг пошел обратно к биваку. Взял вырубленный по его приказу шест, наугад подошел к одному из столбов. Упер его в верхнюю часть столба, с силой качнул в одну сторону, в другую. Подошел к другому столбу, проделал и там ту же процедуру. Вернулся к бросившим работу и сгрудившимся арестантам, попросил:

      – Покажите-ка, ребята, где ночуете, где кашеварите…

      Оглядел ветхие шалаши с грудами тряпья, покачал головой и поманил десятника.

      – Проводи до коляски, Петраков. Делать мне тут нечего. Как и тебе, похоже…

      – Дык не сомневайтесь, господин инженер, все исправим в лучшем виде! Недоглядел, извиняйте уж!

      – Недоглядел, говоришь? Слушай внимательно, Петраков! Последние три десятка столбов надо будет из земли вынимать. Думаешь, я не вижу твою хитрость? Ямы копаете мельче, чем положено. До глубины промерзания грунта зимой не доходите. А чтобы незаметно было, столбики опорные короткими делаете. Ты что, не понимаешь? Придет зима, ударят морозы. Грунт смерзнется, столбы выдавливать начнет, они покосятся. Далее: по какому праву ель вместо лиственницы на опоры ставишь? Ее хоть вымочи в смоле, все одно через пару лет сгниет в земле. И что это за телеграфная линия будет? А спрос с кого? С меня, Петраков, начальство на следующий год спросит! А то и в саботаже обвинит.

      – Дык ведь все переделывать надоть, господин инженер! Откель я про промерзание твое знал? Мы люди темные.

      – Не валяй дурака, Петраков! Не валяй! Про границу промерзания, может, ты и не знал, а вот про то, какой глубины ямы под столбы копать, сорок раз было сказано. И потом – сам-то где спишь? В избе? А рабочие почему на голой земле, под дырявыми шалашами?

      – Дык с места на место переходим, чаво напрасно городить-то?

      – Петраков, я вернусь сюда через два-три дня. Привезу еще рабочих. Все, что сказал – к моему возвращению должно быть исправлено. Не сделаешь – вылетишь из десятников белым лебедем! И докладную напишу про все твои «недогляды». Сам ямы копать станешь, а раньше тебя начальство на «кобылу» положит, сам знаешь! Всн понял?

      – Понять-то понял, господин инженер! – Петраков смотрел на Ландсберга недобро, зло усмехался. – Не по-людски у нас с вами получается… Вы ведь, извиняйте, тоже из… нашенских? С последним сплавом пришли? Нешто не знаете, что наш брат, каторжный, держаться друг за дружку должон? Не гадить на голову своему брату-арестанту. А вы «кобылой» меня стращаете, агромадную работу переделывать велите. Твой же брат, каторжник, будет по твоей указке лишний раз спину ломать!

      – Значит, меня подводить ты считаешь вправе, Петраков? Ответственную работу, за которую я в ответе, абы как лепить можешь? Это по-братски, как ты изволишь выражаться? А я молчать должен про твои грехи?

      – Воля ваша, господин инженер. Молчать заставить не могу, как и разум свой дать. Тока гляди сам, народ у нас на каторге злой. Ты вот один по тайге на колясочке ездиешь – а в тайге, господин инженер, всяко разно бывает…

      – Ты, Петраков, злостью народа здешнего не прикрывайся! За рабочих я и без твоей