Слоны Ганнибала. Александр Немировский

были перегрызть друг другу глотки. Зять унаследовал власть Гамилькара над войском, все богатства этой страны, а родному сыну не досталось ничего.

      Уже много лет он служит в войске простым воином, и только зимой его пускают во дворец. Но и во дворце он занимает крохотную каморку, достойную какого-нибудь раба, а не сына Гамилькара. Силен уверял, будто «покои Ганнибала» настолько малы, что в них не уместилось даже ложе и занятия приходится вести, сидя на голом полу, а все убранство этой комнаты – оружие на стенах. В это было трудно поверить, и еще труднее – понять.

      В отношении Ганнибала к Красавчику не было ни зависти, ни недоброжелательства. Гасдрубал лишь выполнял предсмертную волю отца. А дело отца, как это видно каждому, находилось в сильных и надежных руках. Да будь жив Гамилькар, он вряд ли бы достиг большего! Завоевано все восточное побережье страны до Ибера, кроме города Сагунта; многочисленные племена в глубине полуострова платят дань; в нескольких стадиях от города открыты богатые серебряные рудники. Карфагенские богачи, нажившиеся на торговле серебром и рабами, прославляют Красавчика до небес и поддерживают его в Большом Совете. Неудивительно, что даже римляне, минуя Большой Совет и суффетов, заключили с Гасдрубалом соглашение, признав все его завоевания до Ибера, и лишь потребовали не трогать Сагунт.

      Пир Гасдрубала

      Никогда еще огромный дворец Гасдрубала не вмещал такой шумной и пестрой толпы. Рядом с карфагенскими советниками в длинных, до пят, одеяниях, с золотыми кольцами на пальцах и в ушах можно было увидеть иберийского наемника в полотняном панцире с фалькатой у пояса или кинжалом на кожаной перевязи. По устланной пышным мидийским ковром мраморной лестнице чинно поднимались дочери и жены иберийских царьков. Металлические зеркала отражали высокие головные уборы со вставленными в них серебряными квадратиками, нашейные бронзовые цепочки с амулетами, вымазаннные киноварью щеки. Тут же были жены и наложницы карфагенских военачальников, с золотыми браслетами на запястьях и лодыжках, с сапфирами и изумрудами в тщательно уложенных волосах. Аромат дорогих аравийских благовоний смешивался со зловонием дельфиньего жира, считавшегося у иберов целебным.

      А пестрота в убранстве стола! Рядом с доставленными специально из Карфагена золотыми кубками на точеных ножках (из них, по преданию, пила сама Дидона) стояли глиняные иберийские чаши, украшенные фигурками людей и животных или просто оранжевыми, желтыми и белыми линиями. К жаркому из собачек, без которого в Карфагене не обходился ни один пир, подавали грубые ячменные лепешки – пищу иберийских пастухов.

      Это было смешение карфагенского и варварского миров, плод политической мудрости Гасдрубала. Ганнибалу, читавшему в детстве записки Птолемея Лага, вспомнился пир, устроенный в Вавилоне македонским царем. Александр, видимо, хорошо понимал, что завоеватели