Шиза, Хром и всякая хтонь. Влада Багрянцева

Вася. Отчаливаешь, – махнул он зажатыми в кулаке ключами от тачки. – Остальные с-сидят как сидели. Я его сам п-повезу.

      Толян издал звук, полный разочарования. Бабай важничал и, напустив суровости, только понимающе пожал руку. Дипломата в тот момент в помещении не было, как и Лешего с Антоном, но тот вроде бы из своей комнаты вообще выходил только по праздникам.

      – Бывай, – кивнул Бабай на прощание, когда Хрома усадили на заднее сиденье начищенной до блеска красненькой «Камри» и снова перекрыли обзор, на сей раз более цивильно, почти как в «прятках», завязав глаза шарфом.

      – Дернешься – расши-шибемся, – предупредил Шиза.

      – Не расшибемся, – заверил Хром.

      – П-потому что не д-дернешься, – отозвался тот ехидно, продемонстрировав рукоятку ствола в левом кармане. Натянул Хрому шарф на глаза поплотнее, а затем сел за руль и запустил стартер. Туда бы Хром быстро все равно не дотянулся, да и не стал бы. Его же и так на личном такси домой везут, зачем лишний раз суету наводить.

      Некоторое время они ехали в тишине, только Шиза в какой-то момент начал негромко мурлыкать под нос мелодию, и Хром, улавливая что-то смутно знакомое, расслышал:

      Две черные розы – эмблемы печали

      В день встречи последней тебе я принес.

      И полны предчувствий, мы оба молчали,

      И плакать хотелось, и не было слез[9].

      Что забавно, напевал он, совсем не заикаясь. Из-за того, что Шиза ни хрена не читался, Хром не знал, чего ожидать, и в какой-то момент подумал, что тот везет его совсем не в родные пенаты, а в поля, где даже глушитель к пушке не потребуется.

      – Это бабки твоей песня? – подал голос Хром сам не понимая зачем. Нервяк унять, наверное.

      – Не-а. Не у-у-угадал, Вася.

      – Ольги?

      От неожиданности, когда Шиза резко вдарил по тормозам и их едва не занесло в сугробы, Хром завалился вперед, аккурат между сидений, вовремя ухватившись за спинки кресел. Стянул шарф, отмечая, что они сейчас где-то на обочине объездной между районами, – походу, через Лысую поехали, чтобы в городе перед дэпсами не светиться, – а в лоб ему уткнулось дуло того самого ствола. Вокруг глубокий вечер, почти тьма. И ни единого фонаря или сооружения, только где-то вдалеке горели огни новостроек.

      – Вылезай, – скомандовал Шиза и разблокировал двери.

      Хром вышел в снег, почти скатился в кювет, вытащил из кармана барской шубы пачку, на которую ему тоже расщедрились пацаны, и закурил, не поворачиваясь. Даже без своего провидения он понимал, что вариантов два: либо Шиза вдавит ногой педаль, либо пальцем – курок. Потому удивился, когда водительская дверь хлопнула следом, и тот, путаясь своими дылдовскими ногами в глубоком снегу, дошагал до Хрома и тоже достал сиги.

      – «Бей первым», я запомнил, – мрачно произнес Хром. – То-то же я расслабился.

      – А ты не боись, Вася. Ты мне сначала п-п-поясни за Ольгу, а там п-посмотрим.

      Теперь Хром развернулся к нему целиком и смерил долгим изучающим

9

Строка из романса «Обидно, досадно…» (1916), написанного А. Бакалейниковым на слова поэта есенинского круга Александра Борисовича Кусикова (1896–1977).