10000 лет во льдах. Роберт Дункан Милн

когда в будуар вошел камердинер и сообщил мадам, что ждет еще один костюмер. Я решил остаться там, где был, и ждать развития событий. Дверь будуара закрылась за высокой фигурой, закутанной в плащ, лицо которой было скрыто под широкополой шляпой чрезмерных размеров, но чей нарядный ансамбль показался мне знакомым. Кружевные занавески, закрывавшие окна будуара, выходящие в оранжерею, были так тщательно задернуты, что сквозь них ничего нельзя было разглядеть, но я мог слышать звук быстрого шуршания платья, а затем звук, похожий на вздох, чередующийся с другим звуком, который я принял за звук поцелуя, а затем прошептанные слова:

      – Франсуа!

      – Матильда!

      Я узнал этот голос. В этом не могло быть никаких сомнений. Это был аббат. "Ха, ха! Господин аббат, – подумал я, – вы смелый человек, если таким образом призываете на себя месть моего хозяина; но, честное слово! несмотря на ваши пятифранковые монеты и наполеоны, он узнает про это, и тогда…" (Тут баскский пастух наполнил свою жестяную кружку вином из кувшина и, сделав большой глоток, продолжил:)

      Маркиза подошла к окну, раздвинула кружевные занавески и осторожно выглянула в оранжерею. Я плотнее присел за своей вазой и остался незамеченным. Она снова задернула занавески, успокоившись, и удалилась. Между аббатом и маркизой состоялся разговор, который, как и предыдущий, неизгладимо запечатлелся в моей памяти последующими событиями.

      – Наконец-то, – пробормотала маркиза.

      – Наконец-то, – ответил аббат.

      – Все готово?

      – Каюты заказаны на "Бельгике", он выходит из Гавра завтра в восемь утра. Мы покидаем Париж в полночь. У северной двери нас будет ждать экипаж, который доставит нас до конечной станции. Оказавшись на борту, мы будем в безопасности от преследования. В Америке начнется наша новая жизнь. Нас будут звать Дюбуа.

      – Вам перевели деньги?

      – Да. Вот расписка; а мантия?..

      – Это одеяние Мефистофеля. Это выбор нашего друга.

      – Ничто не может быть более подходящим – Мефистофель перехитрил сам себя, – засмеялся аббат.

      – Тебе нравится идея с лекарственным платьем?

      – Восхитительно, это гениальный ход.

      – За что мы должны поблагодарить Доктора. Он считал его гораздо более подходящим для этой цели, чем анестетики.

      – Да, я понимаю. Простое оцепенение или бесчувственность лишили бы перемены смысла и лишили бы ваш отъезд его блеска. Это была бы история без морали.

      – Я могу представить, как он лежит там на диване, бессильный в своей ярости, неспособный говорить или двигаться, но все же чувствующий все, пока мы стоим перед ним, неторопливо ведя нашу последнюю тайную беседу перед побегом. Разве это не смешно, мой друг?

      – И машем ему на прощание, перед выходом.

      – Я должна хотя бы раз поцеловать его, прежде чем попрощаться, – жалобно заметила маркиза.

      – И оставить распоряжение его няне раздеть бедного ребенка и уложить его в постель, –