Растяпа. Три напрасных года. Анатолий Агарков

вас ещё семнадцать шкур спущу, но сделаю людьми….

      Туманец морозный, подтянувшись с моря, клубился по аллеям. Температура не такая уж и низкая для нас, уральцев, но при морской влажности уши сворачивала. Мы стояли без шинелей, без головных уборов – Тундра, песец заполярный, закалял нас, приучал стойко переносить холода. Другие (чуть парок изо рта) – на зарядку в шинелях, на камбуз в шинелях, а мы всегда вот такими.

      – Что здесь происходит? – майор в юбке, сама начальница медицинской службы отряда, топала мимо. – Кто старший?

      Петрыкин метнулся к ней.

      – Ты,… ты,… ты…. – она не могла подыскать слов своему возмущению. – Курсантов в роту, а сам ко мне, вместе с командиром. Ко мне…! бегом…! вместе…! в роту…!

      Она топала ногами и грозила кулаком Петрыкинской спине.

      Всё, спёкся Тундра. На самоподготовку к нам пришли Яковлев и Ничков. Последнего взводный представил как нового инструктора. Только к утру следующего дня в смене осталось едва ли половина состава. Остальные в санчасти – результат Петрыкинского воспитания. Я ещё день держался, а потом чувствую – хреновато. Себя чувствую хреновато. Перед ужином подхожу к Седову. Он:

      – Запишись в тетрадь дежурного. После ужина вас всех Петрыкин в санчасть сводит.

      Опять Петрыкин!

      Сели на камбузе – меня от еды воротит.

      – Будешь? – двигаю чашку Терёшкину.

      Ничков с края стола:

      – Что там?

      – Разрешите, – говорю, – выйти – тошнит.

      – Беременный что ль? Иди.

      Я поднялся из-за стола, баночку (лавочку) переступить не смог и упал в руки курсантов. Всё, отключился.

      Очнулся в каком-то лазарете – восемь кроватей в два яруса, табуреты, тумбочки. Две двери – одна закрыта, другая в туалет. Двое парней в больничных халатах (под ними – тельники) режутся в карты. Меня зовут.

      – А ну, кто войдёт?

      – Сюда никто не войдёт – лазарет.

      Их слова подтвердились – пищу нам выдали через окошечко в двери.

      – Что творится? – спрашиваю.

      – Под подозрением ты, на менингит. А менингит – болезнь заразная.

      – А как же вы?

      – И мы под подозрением.

      Через пару дней подозрения с нас сняли и из лазарета перевели в палаты. Сестричка там – загляденье. У неё под халатиком ничего нет, ну в смысле, платья, юбки. Уголки разойдутся, между пуговиц что углядишь – тема обсуждений до самого отбоя. Однажды сунула мне руку в карман больничного халата и вытаскивает целую горсть таблеток – для Терёшкина собирал, тот всякую гадость жрёт.

      – Вот, значит, как… хорошо же… .

      С того дня вместо таблеток стали мне ставить уколы. Она же и ставила. Каково перед красивой девушкой с голой-то задницей? А парни говорят – она к тебе не ровно дышит. Может быть. Вот как она уколы ставила. Трусы я сам спускал. Она – ладошкой проведёт, кожу в складку пальцами соберёт, а потом тыльной стороной – шлёп. Такая прелюдия. А уж потом по этому месту ваткой со спиртом и иглой…. Скажите, все сестрички так уколы ставят? Или она действительно, того…. Так сказала бы. Слышал, медички не из робких.

      В канун госэкзаменов