Дела семейные. Рассказы. Татьяна Окоменюк

«грамотно избавиться от сына-паразита», Евдокия Петровна собрала вещи и со словами: «дела семейные – сами разберемся» поковыляла к автобусной остановке.

      Вернувшись восвояси, женщина потеряла дар речи. В доме был полный бардак: накурено, хоть топор вешай. Во всех тарелках и кружках – огрызки и окурки. Вонь страшная – как на конюшне. За обеденным столом восседал Серега вместе с какой-то, помойного вида, теткой и увлеченно дегустировал прозрачную жидкость из литровой пластиковой бутылки. Рядом, на разделочной доске, лежала закуска: хвост копченого леща, банка кабачковой икры и две бело-розовых зефирины.

      – Чистый? – обратился Серёга к собутыльнице.

      – Грязного не держим, – прокартавила та в ответ. – Девяносто шесть градусов, между прочим.

      Серега налил себе и поджег пойло прямо в стакане. Потом начал пить, губами втягивая жидкость в рот и выдохом через нос сбивая пламя.

      – Видишь, как я могу? Гы-гы-гы…

      – Та ты вааще! – кокетливо хохотнула тетка, чокаясь граненым стаканом со стоящей на столе сахарницей. – За наше возвращение из «беличьего» питомника!

      – О! Матушка пришла! – заметил наконец Сергей держащуюся за сердце Евдокию Петровну. – Это, Надь, – моя домашняя таможня, отбирающая на входе весь антидепрессант. Она не хочет понимать, что водочка очищает сосуды от жировых бляшек, улучшает пищеварение, память и сон. Прикинь, какая незадача…

      – Та вааще! – срыгнула перегаром Надя. – Полный беспредел.

      – Почему ты дома? – едва слышно произнесла Евдокия Петровна.

      – Дык меня это… из больнички-то выперли… за распитие спиртных напитков. Типа, кантуюсь там зря: ни фига не лечусь, лекарства не принимаю, «колеса» выплевываю в унитаз…

      Последних слов женщина уже не слышала. Ее лицо исказила гримаса боли, горло свело судорогой, перед глазами все поплыло. Побелевшими пальцами она вцепилась в спинку стула, но не удержалась и безжизненно стекла на пол.

      – Ма, ты че? – кинулся к ней Серёга.

      – Что-то давит… в груди, – прошептала она синими бескровными губами и отключилась.

      Приехавшая неотложка диагностировала острый инфаркт миокарда и увезла женщину в больницу.

      Утро следующего дня оказалось для Сереги погруженным во мрак. Его терзали жестокое похмелье и сильная головная боль. Во рту был вкус помойки. Заплывшие глаза не хотели открываться, тело болело так, будто по нему проехало не менее четырех танков. Но главное – его душило чувство вины перед матерью, которую своим свинством он загнал в реанимацию.

      Как только к Евдокии Петровне стали пускать посетителей, на пороге ее палаты появился Серега, трезвый, чистый, с букетом цветов в руках.

      – Ма, я больше не пью, – взял он ее за руку. – Я это… на работу устроился. Грузчиком в овощной магазин.

      – Надолго ли, сынок?

      – Дык… навсегда. Зуб даю.

      Болезнь матери произвела на Серегу