Дела семейные. Рассказы. Татьяна Окоменюк

цкий жил в областном центре. Свое «родовое имение» в Каменке – бревенчатый домик-развалюху, доставшийся ему в наследство от покойной бабки, посещал нечасто. Да и что там было посещать? Водопровод до них так и не дотянули – воду каменцы таскали сначала из колодца, затем – из чугунной водонапорной колонки с тяжеленной ручкой. «Удобства» – во дворе. В теплую погоду мылись в сколоченных из фанерных листов душевых, в холодную – в корыте, поливая себя водой из черпака. С электричеством в плохую погоду – перебои. Только радиоточка в норме – орет в каждом доме с утра до ночи.

      Что касается населения, то остались в деревне одни старики. Молодежь, она балованная, – ей дискоклубы с барами подавай, не говоря уже о теплом сортире. Плевать ей на целительный лесной воздух и природные красоты.

      А, с другой стороны, где им в Каменке учиться? Где работать? Опять же, автобус до райцентра больше не ходит. «Нерентабельно!» – решило областное начальство. Вот старики и добираются на почту да на базар на видавших виды велосипедах и мотороллерах. Обладателей автомобилей среди них нет. Поэтому новая белоснежная Ауди, припаркованная у покосившиегося заборчика Ветлицких, – событие для деревни нерядовое.

      Вот и сегодня каменские старухи, сбившись в колоду у продуктовой лавки, обсуждали неожиданный приезд «адлаката», внука покойницы Марии Савельевны. «Ну, и чего он сюда явился? Неужто надумал жить в нашей глуши? А, может, покупателя нашел на свой теремок с резными наличниками?» – гадали они.

      Последнее предположение оказалось верным. Уж лет пять, если не больше, Ветлицкий пытался продать эту недвижимость. За копейки отдавал. Но желающих не находилось даже среди дачников, даром что лес с речкой – сразу за огородами.

      А тут вдруг клиент Андрея Ивановича подбросил ему покупателя, готового хоть сейчас приобрести его каменскую вотчину. Он и платит хорошо, и требований никаких не выдвигает, кроме как утилизировать всю рухлядь.

      Собственно, с этой целью Ветлицкий и прибыл в деревню. Открыл скрипучую калитку, окинул взглядом когда-то шумное подворье – при бабе Мане здесь было много живности, деревья и кустарники плодоносили, цветы благоухали. А сейчас… Без надлежащего ухода все заросло сорняками и захирело. Остались лишь волчьи ягоды, колючей стеной отгородившие двор от проезжей части.

      Андрей Иванович переоделся в спортивный костюм, натянул на руки высокие резиновые перчатки и приступил к работе. Вытащил из дому на середину огорода побитый жуком-короедом комод, пыльные потрепанные дорожки с красным орнаментом, полуистлевший коврик с тремя богатырями, два истертых лжевенских стула, ободранный стол, кособокий буфет, ветхий продавленный диванчик…

      Каждый из этих предметов бередил его душу воспоминаниями. На этом комоде у бабы Мани стояли мраморные слоники, и она не позволяла до них дотрагиваться. «Слоники символизируют достаток и тепло домашнего очага, – втолковывала она внуку. – Повредишь – и все – капут нашей сытой жизни». «Интересно, где они сейчас? – подумал Ветлицкий. – Наверное, отец забрал на память».

      А вот в горшке, – высохшие останки куста алоэ. Когда-то эта мумия была огромным, полным целебных свойств растением, которым бабуля лечила простуду, желудочные колики, воспаление десен, синяки, ссадины, порезы. Она ухаживала за ним, как за ребенком: поливала, обрезала, удобряла, мыла колючие листики теплой чайной заваркой.

      А это – потрескавшийся от времени трельяж с перекосившимися выдвижными ящичками. В детстве Андрей часто делал в них ревизию. Там лежали очень интересные вещи: компас, дедовский бинокль, его военные медали, трофейный немецкий кортик, подзорная труба, карманные часы на цепочке в металлическом футляре.

      Но главной причиной притягательности трельяжа для Андрюхи были боковые створки зеркала, с которыми он часами играл в «отражалку». Поворачивая их так и эдак, мальчик устраивал многочисленные зеркальные коридоры, по лабиринтам которых мысленно путешествовал.

      Ветлицкий подошел вплотную к трюмо. Вытащил из-под его металлической скобы, выгоревшую черно-белую фотографию. На ней был он, семнадцатилетний, – худой, как чехонь после нереста, с огромными искрящимися глазами и пышными вьющимися волосами, делающими его похожим на гигантский одуванчик.

      Взглянув на свое отражение в мутное, обсиженное мухами зеркало, мужчина печально вздохнул. От парня, изображенного на фотографии, ничего не осталось. Время сдуло головы всю шевелюру, добавило фигуре четыре десятка лишних килограммов, уменьшило некогда лучистые глаза, прикрыв их дымчатыми стеклами бифокальных очков.

      – Что годы делают с человеком! – произнес вслух Андрей Иванович. – Встретил бы меня кто-нибудь из друзей юности, ни за что бы не узнал.

      Мужчина вытащил из-под металлических скоб осколки зеркала, ссыпал их в один из привезенных с собой мусорных мешков. Деревянный каркас и тумбу с выдвижными ящиками отволок в огород, на место будущего костра. Затем снял со стен репродукции картин Шишкина, Васнецова, Крамского и Айвазовского, а с окон – выгоревшие ситцевые занавески с рюшечками. «Пригодятся для розжига», – решил он, наблюдая