Антимагеллан. Иннокентий А. Сергеев

sis> восхищением.

      . . .

      Я сижу на зелёном полу и вижу перед собой то, чего я так долго боялся. Красота переплетения этих чёрных волокон в первый момент ошеломила меня, но первый шок прошёл, и теперь мне уже всё равно, что со мной будет.

      Только бы не потерять их виду её ноги. Хотя бы её ноги. Если я не потеряю из виду её ноги, то не потеряю и всё остальное. Не могут же ноги существовать отдельно от всего остального. Мои мысли прыгают как мячик, подброшенный вверх, и теперь хлоп, хлоп, хлоп, хлоп – но колебания, как все колебания в этом мире, затухают. Я подбрасываю его снова. Я вижу огонь. Теперь ключевое слово – "огонь". Я ещё не знаю, что это за огонь. Может быть, это и не огонь вовсе. Но я вижу огонь, это факт. Если иметь хорошую память, то она иногда успешно заменяет ум и всё остальное. "Всё остальное" уже было ключевыми словами. Повторение, хождение кругами – красная лампочка сигнала "курс на вырождение". Значит, я вырождаюсь. Делать скоропалительные выводы – признак инфантильности. Значит, я ребёнок. Ребёнок, который вырождается. Когда я превращусь в яйцо, она возьмёт меня в руку и, ударив ножом, выльет моё содержимое на сковородку. Я буду шипеть, зажариваясь в масле. Надеюсь, я не пригорю, а впрочем, это уже не моя проблема. На сковородке с тефлоновым покрытием можно жарить без масла. Край её халата, закрывающий от меня углубление, соответствующее коленному выступу с другой стороны ноги. Не отвлекаться. Я умею не отвлекаться, когда мне кричат в ухо, что я должен бежать. Бегать при помощи ног. Если я сохраню ключевое слово, я вернусь на землю. Шарик, который завис в воздухе, привлекает внимание. Я не хочу привлекать внимание. Она не слышит, как тикают часы на моём запястье, а я слышу. Я знаю о себе больше, чем она; она даже не знает, что я смотрю на неё отсюда. Она что-то готовит, стоя ко мне спиной. Переплетение шёлковых нитей, и красные капли неизвестного происхождения. Окно может быть похоже на прорубь, затянутую льдом. В инфекционном отделении персонал носит марлевые повязки, которые закрывают рот. Все мы дышим инфекцией. Я заразился ею. Она как другая планета, а я прилетел на ракете как космический красавчик, а я и есть такой. И я заразился ею, я подхватил инфекцию. Я смертельно болен. Я так долго боялся заболеть смертельной болезнью, и вот, это произошло. Люди, загримированные под ангелов, срывают куш, а я остаюсь со своим жалким бутербродом без кетчупа. Потому что кетчуп кончился. Потому что все сошли с ума. А я с другой планеты, космический красавчик, и сейчас меня разобьют ножом и выльют на сковородку. Они дёргаются всем телом. Они собираются в большие толпы и дёргаются всем телом, а вокруг ничего нет. И на них ничего нет. Я вижу её ноги. Только её ноги. Попробуй не думать о том или об этом, и ты пропал. Я знаю вкус многих трав. Они собирают травы, а я приношу собакам поесть. Собаки хотят пить и пьют холод звёзд в лужах. Любоваться луной, когда у тебя отключили свет. Кричать в окно, что все идиоты, и называть это общественной жизнью, так сколачиваются состояния. Я так долго боялся, что не стану богатым, и моё место займёт кто-то другой, и вот, я заразился неизвестной болезнью на неизвестной планете, и я умираю. Этот зелёный ковёр похож на что угодно ядовито-зелёного цвета. На ней красные кожаные сапоги, которые я придумал, чтобы было не так больно смотреть, как она пританцовывает, приподнимая пятки и перекатываясь с пятки на носок. Или это чулки, или я сошёл с ума. Но я не сошёл с ума, это мир сошёл с ума, а я не могу сойти с ума. Разве яйцо может сойти с ума? Но я ещё не стал яйцом. Это тикают часы микроволновой печи, отсчитывая секунды моей жизни. Я ребёнок, который вырождается, и то, что я об этом вспомнил, лишь подтверждает, что так оно и есть. Я бежал по тёмной в ночи дороге, с трудом отрывая ноги от грязи, и ритмично сопел носом, и вот, обогнавшая меня машина резко, неожиданно развернулась, и в лицо мне ударил свет фар. Потом я увидел что-то синее и красных жуков, метавшихся как бактерии в солёной воде, если смотреть на них сквозь предметное стекло микроскопа. И я увидел сеть, в которую меня поймали. "Это ловушка",– подумал космический красавчик. Я увидел её ноги и понял, что это ловушка. Те, кто живут здесь, не болеют этой болезнью. У них иммунитет, а каково мне? Они очень похожи на людей, только дёргаются всем телом при вспышках света. Может быть, это я не человек, а они – люди? Может быть, и так – умирающему всё равно. Я знаю только, что рыбу лучше ловить при ветре – так меня кто-то учил. И ещё я знаю, что в речной воде полно всяких микробов. В особенности, если это чужая планета. Она любит меня. Кто его знает, что у них здесь называется любовью, может быть, именно это. А потому лучше думать, что она любит меня. Не так страшно умирать, если знаешь, что тебя любит такая женщина. Значит, она женщина. Стоп – она только похожа на женщину. Я не могу утверждать, что она женщина. Но ноги, определённо, женские. А если она состоит из одних ног? Я боюсь посмотреть на неё вверх, мысль о том, что я могу увидеть одни только ноги, уходящие в перспективу туманной дали, парализует мою волю. Я хочу посмотреть, и не могу. Впрочем, здесь, внизу, интереснее. Я начинаю соображать связнее – признак сумасшествия. Постепенно картина выстраивается в чёткой последовательности – я космический красавчик, я прилетел на эту планету и заразился неизвестной болезнью со смертельным исходом, который наступит, когда перестанет тикать таймер микроволновой печи, которую я не вижу, но догадываюсь, что это печь,