Изгнание Александроса. Александр Мирлюнди

смеются, а Анн забирает у меня флейту и говорит, что игре на ней надо учиться годами.

      Мы отдыхаем после еды, и перед тем, как полететь в Афины, катаем Анна на старом баране Меме, который упрямится и громко блеет. Я представляю, как моему любимому Мему какой-то лис может перегрызть горло, обнимаю его, прижимаю к себе, и говорю, что никто его не тронет. А Чаро отказывается кататься на старом баране. Он даже лохматого Туко боится погладить. Дядя Димитрос с грустью говорит, что раньше Гости и знакомые Хранителей так зверей не боялись.

      Не знаю, была ли у Анна женщина, которую он не отдавал на временное пользование, или ему всегда заменял ее Чаро, или они были как дядя Димитрос с Вини. В допотопные времена людей с подобными влечениями, не глядя на личные качества, многие приравнивали к нехорошим людям.

      Они называли их «видорами» толи «мидорами».

      На севере торжественно поднимается из воды Парнис. На северо-западе Эгалео, Пенделекон на севере-востоке, и Илитос на востоке.

      Мы сидели на палубе приземлившегося на воду геликоптера и медленно плыли над Афинами. Плыли над Переем, плыли над Глифадой, плыли над Тислой, над Омонией с Синтагмой, над Монастираки и Колонаки. Над домиками с плоскими крышами, храмами, стадионом, церквями с синими куполами, над статуями копьеметателей и прекрасных женщин с обнаженными грудями. Над запутанными улицами, по которым когда-то давно ходили солдаты в железных панцирях, лаяли собаки с пыльной шерстью, спорили философы, ходили монахи с корзинами винограда, а ночной порой крались повстанцы, добивающиеся независимости своей страны.

      Мышцы наши гудели. Мы несколько часов плавали в «подводных выдрах», совершая экскурсию для наших друзей по подводному городу. Анн вонзил белый пластиковый нож в арбуз. Тот ласково захрустел и дал трещину по всем своему черно-зеленому полосатому телу. По палубе потек сок. Анн сделал небольшое усилие руками, и арбуз раскрылся, словно утренний цветок, обнажив свое темно-розовое нутро, в каждой грануле которого, наполненной ароматной жидкостью, отразилось солнце. Воздух жаркий и густой, что кажется, положишь на него арбузный ломтик, и он медленно полетит, чуть покачиваясь, к чайкам, летающим, смешно свесив лапки, и переругивающемся между собой на своем гортанном языке. Мы огибаем Ликавитос, и вот оно, один из чудеснейших пейзажей на Земле и во всей Вселенной-Акрополь! Прекрасная золотая коврига пшеничного хлеба с поднявшейся затвердевшей коркой в виде Парфенона плыла по волнам! Я говорю Чаро и Анну, что все колонны Парфенона наклонены по-разному, и только благодаря строгим законам оптической коррекции выглядят идеально. Они недоверчиво смотрят на меня, не пошутил ли, но дядя подтверждает мои слова. Чаро и Анн удивленно мотают головами, и обнимают меня, приговаривая: откуда ты так много знаешь, мальчик!?

      Когда сядет солнце, в подводных кофейнях Плаки загорятся огоньки, и освященный Парфенон полетит оранжевым кораблем в ночи, и в Одеоне Геродота Аттика, что на южном склоне Акрополя,