Прекрасные и обреченные. По эту сторону рая. Фрэнсис Скотт Фицджеральд

сделал жест, будто хотел обнять, но девушка отодвинулась в сторону.

      – Я так не хочу, – повторила она.

      – Простите, – сказал он с некоторым раздражением, – не знал, что вы столь чувствительны и способны улавливать такие тонкие различия.

      Она ничего не ответила.

      – И вы не поцелуете меня, Глория?

      – Не хочу.

      Энтони казалось, что она остается неподвижной уже долгие часы.

      – Неожиданная перемена, не правда ли? – Раздражение в его голосе нарастало.

      – Неужели? – Казалось, Глория потеряла к нему всякий интерес и смотрела как на незнакомого человека.

      – Пожалуй, я пойду.

      Ответа не последовало. Он поднялся с места и бросил на девушку сердитый взгляд, в котором сквозила неуверенность, и снова сел.

      – Ах, Глория, Глория, неужели вы меня не поцелуете?

      – Нет, – откликнулась она, едва шевеля губами.

      Он снова вскочил на ноги, теперь уже не так решительно, теряя уверенность.

      – Тогда я ухожу.

      В ответ молчание.

      – Что ж, я пошел.

      Он осознавал безнадежную банальность своих слов. Сама атмосфера в комнате действовала на него угнетающе. Энтони хотел, чтобы Глория заговорила, набросилась на него с бранью и упреками, закричала, все, что угодно, только не заполняющее пространство ледяное молчание. Он проклинал себя, называя никчемным дураком, и самым сильным желанием было обидеть Глорию, увидеть, как она вздрогнет от боли. Чувствуя собственную беспомощность, он непроизвольно допустил очередную ошибку.

      – Если вы устали со мной целоваться, я лучше уйду.

      Энтони увидел, как скривились губы девушки, и остатки достоинства его покинули. Наконец Глория заговорила:

      – По-моему, вы уже несколько раз произнесли эту фразу.

      Энтони огляделся по сторонам и, увидев на стуле пальто и шляпу, стал неуклюже натягивать их на себя, испытывая невыносимые мучения. Бросив напоследок взгляд на диван, он понял, что Глория даже не повернула головы и вообще не пошевелилась. Пробормотав дрожащим голосом «Прощайте!» и тут же об этом пожалев, он стремительно выбежал из комнаты, совершенно не заботясь о достоинстве.

      Некоторое время Глория сидела тихо, по-прежнему скривив губы. Она смотрела прямо перед собой, и во взгляде сквозило высокомерное отчуждение. Потом ее глаза чуть затуманились, и она прошептала два слова, обращаясь к обреченному на смерть огню в камине:

      – Прощай, осел!

Паника

      Человеку нанесли тяжелейший в жизни удар. Он наконец понял, чего хочет, но тут же навеки утратил возможность обрести желаемое. До дома Энтони добрался в жалком состоянии, рухнул в кресло, не сняв пальто, и просидел так больше часа, а его мысли в отчаянии блуждали по лабиринтам, выстроенным в процессе бесполезного и мучительного самоанализа. Глория прогнала его прочь! Этот факт давил вечным бременем безысходности! Вместо того чтобы схватить девушку в объятия и, удерживая силой, подчинить своей страсти, вместо того чтобы сокрушить