Самая лёгкая лодка в мире. Юрий Коваль

легче?

      На миг я представил слово «привет», написанное на борту лодки, и мне стало скучно. Но я решил промолчать, зато милиционер-художник отомкнул уста:

      – Да, – сказал он, – привет – легкая штуковина.

      Тут уж всем стало окончательно ясно, что желание иметь золотое место в сердце Клары и в собственном сердце милиционера также занимало золотое место.

      – А если один очень толстый человек передает привет другому очень толстому? – сказал Петюшка. – Какой тогда получается привет? Тяжелый или легкий?

      Клара повела плечами.

      – «Привет» для названия лодки не годится, – сказал Орлов. – Надо придумать что-то другое.

      – Тогда «Мечта», – сказала Клара и задумчиво посмотрела на художника Орлова. – Мечта даже легче привета.

      – То «Привет», то «Мечта», – грубовато хмыкнул Орлов. – Больно уж красиво.

      Девушка Клара Курбе огорченно посмотрела на художника Орлова, который по собственной воле уходил из ее сердца.

      – А если я мечтаю о двухпудовой гире? – спросил Петюшка, и милиционер-художник неожиданно хрукнул от смеха, а потом ухмыльнулся.

      Тут уж все мы – и я, и Орлов, и Петюшка – тревожно поглядели на Клару, надеясь, что она это хруканье с ухмылкой не заметит.

      Милиционер и сам напугался и попробовал преобразить неуместную ухмылку в сосание больного зуба. Но это не получилось – смешливая ухмылка тянулась, продолжалась. Все поняли, что милиционер-художник с громом и треском рухнул из сердца Клары на грязный пол.

      Отчаяние и ужас отобразились в его глазах. Ему совсем не хотелось рушиться на пол. Да ведь он и ничего такого не сделал, только хрукнул, только ухмыльнулся! Нельзя же так сразу – из сердца на пол!

      С ужасом, повторяю, в глазах Шура-милиционер искал выход из неприятного положения.

      – Ха-ха, – нервно засмеялся он в открытую. – Ну и насмешил ты меня, Петюшка. С чего ты мечтаешь о двухпудовой гире?

      – Мечтаю, и все! – лаконично ответил Петюшка. – Выжимать ее хо-чу.

      – Вот так мечты! – продолжал смеяться Шура, направляя свой смех на девушку. Изо всех сил он приглашал Клару посмеяться над Петюшкой, но она даже не улыбнулась. Поджав губы, она глядела внутрь керосиновой лампы. Ясно было, что она хоть треснет, а больше никогда в жизни не взглянет на милиционера-художника.

      Но и на художника-немилиционера, то есть на Орлова, ей смотреть не хотелось: ведь он сам, по собственной воле ушел из ее сердца. А меня и Петюшку она давно уже видеть не могла.

      Некоторое время Клара раздумывала, на кого из присутствующих могла бы она посмотреть, и поняла, что смотреть не на кого. В глупое, не-приятное положение попала девушка Клара Курбе – сидела за общим столом и ни на кого не могла смотреть. Вокруг же разместились четыре совершенно рухнувших в ее глазах человека.

      Милиционер-художник прервал свой смех, вытер губы носовым платком. Отвага и безумие шевельнулись в его глазах.

      Бедняга-милиционер-Шура-художник-любитель решился на отчаянный шаг.

      – Если б у меня была лодка, – тихо сказал он, – если б у меня была лодка, самая легкая и самая лучшая в мире,