Лукавый Шаолинь. Алина Воронина

с такой неподдельной грустью, что мне становилось стыдно. Казалось, он чего-то ждет от меня. Нужного действия или слова.

      После первой тренировки я еле дошла до дома. Казалось, болела каждая мышца. Даже те, о существовании которых я и не подозревала. Ноги подкашивались, и во рту горел огонь. Но я улыбалась и думала о Грине.

      Вот бы опять состоялся турнир. Грин бы сел рядом со мной, взял мою руку и нежно сжимал ее. А вот он идет в бугурт, я целую его перед боем, и он побеждает… А затем я провожаю его на исторический фестиваль и плачу, потому что нам предстоит разлука. Проходит несколько лет, и мы признаемся друг другу в любви уже в ЗАГСе. Я стою в белом платье с флердоранжем, а Маша, Иней и другие мои подружки дерутся из-за букета. Я бы сделала все возможное для счастья Грина! Я бы сына ему родила, который также станет рыцарем.

      Витая в ванильных мечтах, я буквально бежала на тренировки. Через несколько месяцев боль в мышцах прошла, но я так и не научилась ни отжиматься, ни подтягиваться. С техникой у меня вообще была беда: я делала блоки и удары настолько коряво, что даже терпеливый Гриндерс хмурился и поджимал губы. Я своими куриными мозгами просто не понимала, как надо делать «вот так». И тренер долго смотрел на меня, не отводя взгляд. Иногда казалось, что в его серых глазах затаился ужас. Но чего же он боялся?

      Это не давало мне покоя. Грин как будто бы ждал от меня того, что я не могла дать. От нагрузок снизился вес, появилась талия, грудь стала высокой и упругой. И это радовало. После занятий я по-прежнему играла в куклы и читала исторические романы. Я плакала над «Валькирией» Марии Семеновой и мечтала быть похожей на ее героиню.

      Машу я навещала теперь гораздо реже, но встречи всегда проходили тепло. Мы пили чай из старинных фарфоровых чашек, гладили Экзорциста и самозабвенно перемывали косточки всему «Бастиону». Лишь в одном я не могла признаться подруге: в том, что люблю Грина. И все же Маша что-то заподозрила. Я отказалась от сладкого, что ее очень удивило. Я объяснила, что сижу на диете.

      – Ты и так очень хорошенькая, – искренне сказала Маша.

      Но я ей не поверила. У меня в душе начинался разлад. Я никак не могла понять, чем хочу заниматься в жизни. Иней тоже подливала масло в огонь:

      – Лучше б ты на флейте играла в группе. Это изумительно! У тебя огромный талант. Но вместо музыки ты предпочитаешь махать мечом вместе с какой-то Машей. Странная девица. Смотрит она на меня как-то…

      – Как? Ты перечитала своих книжек. Лучше б сама занялась чем-то полезным, – отвечала я.

      – Да не знаю, как она смотрит… Как мужчина, возможно. Неважно. Речь о тебе: о музыке надо думать, а не о том, с кем бы подраться, – настаивала Иней.

      А я все чаще стала уходить на тренировки, даже не пытаясь убедить ее в своей правоте. Я должна была убить в себе девочку с флейтой и стать валькирией.

      Но на самом деле со мной творилось что-то нехорошее. В меня будто бес вселился с тех пор, как я влюбилась в своего тренера. Впрочем, я понимала, что Грин не питает ко мне никаких чувств. Он мечтал сделать из меня