Вспомни меня 2. Виктория Мальцева

же – у меня за ухом. – Поделишься шампунем, Чистюля?

      – Угу, – только и могу что промычать.

      – Догадалась и мне согреть воды?

      – Ну разумеется, Ваше Сиятельство! – понемногу прихожу в себя и я.

      Пока он моется, новые, совершенно не свойственные мысли толкаются в моей голове, провоцируя возбуждение по всему телу. Дверь тонкая и не закрывается, а за ней он – мокрый и ничем не защищённый, не укрытый. Мне до одури, до умопомрачения хочется заглянуть в огромную щель между дверной коробкой и самой дверью, и чтобы сдержаться я придумываю себе занятие – хлеб.

      В жёлтом пакете с надписью «рис» оказалась вовсе не крупа, а мука. В том же шкафу нашлось и маленькое сито. Прокалив муку на противне и просеяв её от мелких чёрных козявок, я смешала её с водой, принесённой Альфой из ручья, и налепила тонких лепёшек, диаметром с мою ладонь. В какой-нибудь другой жизни, я может быть, и не стала бы никогда есть хлеб из муки, в которой жили насекомые, но в этой жизни хлеб – это такой деликатес, который во сто крат дороже крабов, моллюсков и красной рыбы.

      Запах печёного теста очень скоро наполняет комнату, и Альфа, выйдя из душа в чистых и местами прилипших к телу футболке и джинсах, аж закрывает глаза от удовольствия.

      На столе уже лежит первая партия «лепёшек» и когда он берёт одну из них, я считаю своим долгом поставить его известность:

      – В муке жили чёрные козявки. Я их прокалила над камином и просеяла муку, но всё-таки…

      – Спасибо за предупреждение.

      От хруста жёсткой корки у него во рту, кончается и моё терпение – снимаю пробу с выпечки и я. Это, наверное, самый ужасный и неправильный хлеб в мире, но господи, какой же он вкусный! И это самый первых хлеб, который я ем с тех пор, как открылись мои глаза.

      Альфа со словами «завтра постираю» складывает грязную одежду на лавочку у окна и возвращается к столу, но не садится за него, а выкладывает из буфета запасы.

      – Давай посмотрим, что тут есть.

      Он аккуратно раскладывает припасы на столе. Самое ценное в них – оставшиеся шесть консервов – телятина с горошком. Банки такие большие, что тепло становится внутри.

      – По одной тебе на каждый день, пока мы тут. Что останется несъеденным, заберём с собой.

      – Почему только мне?

      – Потому что.

      – Так не пойдёт. Это принципиально. Мне в горло кусок не полезет. Как это, вообще, самой есть? А ты… такой большой – тебе как раз и нужно столько калорий – а будешь голодным?

      Альфа вздыхает глубоко и устало.

      – Никакого героизма, – наконец, признаётся. – Я точно дойду, с консервами или без. А вот ты… не уверен.

      И мне сразу становится ясно: никакая тут не романтика. Раскатала губу! Вожак, всего на всего, опасается, что мне не хватил сил дойти, а бросить меня он не может.

      – Хорошо, – говорю.

      Потом, ещё немного подумав, предлагаю:

      – Но может, лучше их оставить в дорогу? Больше калорий, больше сил?

      – Нет, – качает головой Альфа. – Слишком тяжёлые, нам не нужен такой вес. А силы твои важно восстановить как можно быстрее.

      – Я