Тревожный Саббат. Алина Воронина

достаточно, – натянуто улыбнулся Заратустра.

      – Нет, вы хотели узнать правду, так слушайте. Пять лет мы мучили друг друга. Пять лет мстили за то, что сотворили в детстве. Сколько раз я хотела убить Еретика и освободиться. Но когда мне исполнилось двадцать лет, я взбунтовалась и объявила ему, что настолько сильно ненавижу, что не могу даже прикоснуться. Я попросила Женю отпустить меня и забыть все произошедшее. Он ответил, что это невозможно. Долго говорил о своих чувствах. Хотя какие уж тут чувства… Привычка, привязанность, смешанные с обидой. Так что уже шесть лет мы живем, как брат с сестрой, хоть и напоминаем иногда супружескую пару с тридцатилетним стажем.

      Лишь изредка я надеваю черные лаковые сапоги, корсет, длинные перчатки, беру веревку…

      – Ким, хватит!

      – Нет, слушайте! Я беру веревку и связываю Еретика. Затем оскорбляю его, говорю, как сильно ненавижу, иногда могу ударить. А он… он смотрит мне в глаза и смеется. Все, я могу идти?

      – Куда? – разом спросили остолбеневшие фаерщики.

      – Домой, вы же не возьмете меня в группу, – усмехнулась Ким. – Зачем вам психопатка?

      – Я бы с радостью пожал тебе руку, – вдруг сказал Чайна. – Не встречал еще более мужественного человека. И не вини себя и своего парня. Это был ваш способ выжить и сохранить свою душу.

      – Сейчас между нами мир, – пробормотала Ким. – Ненависть прошла, а два врага научились существовать под одной крышей.

      А Заратустра молча вышел. Через минуту он вернулся и протянул девушке кулон из бирюзы с серебряной цепочкой.

      – Я безумно хочу сам надеть тебе его на шею. Но уважаю твое право на неприкасаемость. Когда-то я хотел подарить его девушке, которую любил – Инее. Она олицетворяла собой воду. Вы с ней похожи. Такие гибкие, текучие. И я дарю его тебе, Ким. В знак своей дружбы. Этот камень – символ честности и преданности. И ты обладаешь этими качествами, хоть и скрываешь их под мнимой озлобленностью и высокомерием.

      – Надень мне его… Я потерплю, – Ким облизнула пересохшие губы.

      – Хорошо, не бойся. Сними толстовку. Пожалуйста.

      Ким разделась и, прикрывшись руками, опустила глаза. Через минуту она ощутила горячее дыхание Асмодея и прикосновение его пальцев, почему-то холодных, как лед. Ким закусила губу, чтобы не закричать от нахлынувших эмоций.

      – Теперь ты – наша, – прошептал Заратустра, и их глаза встретились.

      – Давайте чай пить, а то уже остыл, – резко сказал Чайна.– Хватит уже на сегодня душераздирающих откровений.

      Ким залпом выпила свою чашку. Скомкано распрощалась с фаерщиками, ушла.

      На ее щеках играл непривычный румянец.

      Ким так и не рассказала друзьям, что узнала девушку-призрака. Ею была Аглая Феоктистова, в чей склеп Ким так опрометчиво залезла тринадцать лет назад.

      Но почему Аглая решила появиться только сейчас? И какую беду это предвещает?

      8

      Следующее утро выдалось очень солнечным, и Ким пришла на работу раньше обычного. Равнодушным взглядом она окинула зал и бросила