Бездна. Лидия Бормотова

видимо, Артём поставил горшок на землю, а потом подошёл к другому окну. – Мазила! Смотри, как надо, учись! – на втором таком же пыльном стекле под возмущённый «ах» девушки быстро проступала вторая сатанинская харя. Рисовальщик украсил гляделки длинными ресницами, а уши – кольцами серёг. Точно такие «подруга детства» одевала, наряжаясь цыганкой на Новый год.

      – Баба что ль? – смекнул нефор.

      – Дьяволица.

      – Тогда гриву попышней надо, как у Стаськи. Чтоб знала, кого охранять!

      Артём поскользнулся в сырой траве, и рука, сорвавшись, чиркнула несколько мазков по краям хари. Изображение стало двоиться. И критик злорадно заметил:

      – Теперь получилось, будто за ней ещё одна маячит.

      – Дурью маетесь! – раздался крик из дома. – Школяры-беспризорники! Мои ученики-малолетки и то умнее вас!

      Колян замер с открытым ртом, недоверчиво посмотрел на Артёма:

      – Она чё, училка что ли?

      – Не училка, а учительница. Воспитывает вот таких, как ты, оболтусов.

      – Мать…

      – Но-но! Не выражаться!

      – … блин, а с виду не скажешь!

      Артём рисовал хорошо. Его дьяволицу, даже раздвоенную, не стыдно было бы и профессионалу продемонстрировать. Как на старинной гравюре. У нефора вышло кривовато, но почему-то впечатляло больше. Словно бес издевательски дразнился, подмигивая жертве, может, потому и выглядел живее. Это как у художника, который стремится не к внешнему сходству, а к выразительности характера.

      Парни, ещё чуть-чуть подурачившись, ввалились на кухню с чугунком воды и пучком травы.

      – А это что? – Стаська с сомнением ткнула в зелёные веточки.

      – Колян сказал: змееголовник, для заварки.

      Тот немедленно принялся рекламировать травку:

      – У меня мать специально на огороде его выращивает. Лекарственный.

      – А ты уверен, – Стаська брезгливо вертела перед глазами пучок, принюхивалась, – что это не отрава какая-нибудь? Или галлюциноген?

      – Ты что! Нюхни! – он подпихнул траву так, что девушка носом зарылась в неё. – Ну, как? Чуешь? От такого чая за уши не оторвёшь! – потом взял у неё из рук одну веточку, разглядел на свет. – Правда, дикий. Но дикий ещё душистее должен быть.

      Чай, и правда, когда его заварили, а потом ещё и разлили по кружкам, распространял такой стойкий травный аромат, что, казалось, пропитал не только воздух вокруг, но и одежду, и волосы. Чем-то он напоминал мятный, но был не столь пряным, а мягче, благороднее, несмотря на свою «дикость».

      Стаська сидела за столом, отвернувшись от окон, но даже спиной чувствовала, как скалились нарисованные бесы. Поёжившись в очередной раз, она спросила ребят, конкретно ни к кому не обращаясь:

      – Ну, и зачем надо было «украшать» дом этой дрянью?

      Те наперебой стали заверять её, что это наивернейший способ защиты от агрессивной нечисти, при этом вылупляли глаза для пущей убедительности, сдерживаясь