Безликая история. Алексей Сидоренко

и авторское кино.

      Начинал я с мистики и ужасов, но потом судьба, словно божественный шелковый путь, вывела меня к Кафке, Гоголю и Достоевскому. Прочитал я, разумеется, больше, но вот с этой тройкой я чувствовал какое-то родство. Словно передо мной сидели три моих настоящих отца. Я бы мог назвать их и братьями, но это была бы дерзость с моей стороны, я осознавал, насколько мал перед ними. Я был восхищен. Интеллектом, талантом. Гением. Тогда я безоговорочно признал их интеллектуальное превосходство надо мной и заочно напросился в послушники.

      Подобным провидением в кино для меня стали фон Триер, Куросава и Пак Чхан-ук. Мне нравилось все, что они снимали, но вот особую магнетизирующую любовь вызывали фильмы о страдании. Но тогда я в этом не отдавал себе отчета.

      Под страданием я понимаю не обыденные уколы жизни и переживания лишений, а ношу, висящую камнем на шее, внутреннюю боль, разрастающуюся как рак. Много кто пишет или снимает о таком герое, но им же и свойствен нереалистичный оптимизм, их истории ведут к избавлению. А меня же тянуло наблюдать за самим процессом гиперплазии обременения, за тем, как героя с каждым шагом все сильнее и сильнее прижимает к земле.

      А возможно, все мои симпатии на тот момент были лишь следствием моей юношеской претенциозности… Кто знает?.. Но даже если и так, не имеет значения, ведь эти вещи, вне зависимости от побуждающих обстоятельств, откладывались во мне в качестве полезного интеллектуального капитала.

      В целом я понимал, что осмыслю увиденное и прочитанное позже, когда придет время. Я отчетливо запомнил, когда читал Достоевского (по-моему, «Преступление и наказание»), тогда про себя подумал: «Считываю сейчас пока только первый слой, а потом пойму главное – когда придет время» (и как же я не рад этому пророчеству).

      Вообще, эти мои увлечения только дальше откинули меня от меня настоящего, дальше от людей (ведь появилась интеллектуальная планка), но все могла исправить тогда рука, та, которая сейчас направляет меня.

      Раздел 6

      Я бросил все попытки написать эту историю.

      Я окунулся в омут вязкого, концентрированного мрака. Я исчез, растворился.

      Я бродил… не знаю сколько, по бесконечному лабиринту. И постоянно возвращался к зеркалу. А в нем пустота. Затем новая дверь, коридоры. И всегда все кончается зеркалом.

      Но я вернулся и обнаружил нечто…

      Передо мной лежала записка, написанная механической рукой. Словно ее отпечатали на машинке. Никаких признаков человеческой руки.

      Теперь нечто вышло за границы тишины и не скрыто тянуло мои извилины, словно патрон безвольную марионетку, направляя мысли и руки выполнять мои обязательства.

      Дословно приведу текст записки.

      Несмотря на все обстоятельства его жизни, кои разбавляли его посредственность, он все же был посредственностью. Необычной посредственностью. Одаренной посредственностью. И в этом конфликте одаренности и посредственности и был корень его трагедии.

      Тимофей не был гением в