Многоликий странник. Кирилл Шатилов

сам себе. Кстати, Хейзит, хочу упредить твой юношеский пыл: Ракли едва ли захочет с тобой говорить на эту тему, если ты ее попытаешься затронуть. Если даже он вообще захочет с нами говорить.

      Хейзиту сделалось не по себе.

      Раньше ему представлялось, что все виггеры, получившие на войне с шеважа те или иные ранения, а тем более тяжелые увечья, и выжившие – герои, достойные того, чтобы у них появлялся и свой культ, и свои проповедники. Пусть не такие, как у легендарных Дули или Адана, но тоже достойные памяти потомков. А теперь выяснялось, что изувеченные войной виггеры могут прозябать в таких вот всеми забытых лачугах, одни, без друзей и видимой помощи из замка. Поистине: век живи – век учись. Неужели и Локлан ничего не знает о действительном происхождении всех этих «неудачников и лентяев»?

      Пока он размышлял о том, что видел и слышал, придорожные постройки по мере приближения к замку стали преображаться. Теперь это уже были прочные одноэтажные, а то и двухэтажные дома из толстого бруса, с островерхими крышами, с которых так быстро стекал дождь или стаивал снег, иногда обнесенные невысокими изгородями, за которыми утопали в цветах и зелени уютные садики, иногда – отдельно стоящие, большие и маленькие, раскрашенные в разные яркие цвета, а подчас – и отделанные причудливыми резными орнаментами вокруг окон или даже по всему обращенному к дороге фасаду.

      Здесь Хейзит впервые почувствовал, что возвращается домой. Именно среди таких изб он и вырос и сам кому угодно мог бы сейчас поведать о том, что в домах за изгородями живут люди, а те, что ничем не обнесены, постройки для всех: кузницы, пекарни, лавки преуспевающих торговцев всякой всячиной, часовни, оружейные мастерские, постоялые дворы и, конечно же, – таверны. В одной из таких таверн, только не ярко-вишневой, как вон та, что виднеется за мельницей, а темно-зеленой, трудится сейчас его родная мать. Трудится и не знает, что он уже вернулся, вернулся значительно раньше положенного срока, но зато живой и здоровый, а не изувеченный или даже раненый, каким наверняка был бы, если бы не удачный побег из самого пекла войны.

      На душе у него заныло и захотелось домой, в тепло привычной комнаты под крышей, в запах пивных дрожжей и вареного лука.

      Но тут его обожгла новая внезапная мысль: а что если слух о гибели их заставы уже разнесся по округе? Что если мать и сестра решили, будто их сын и брат погиб вместе с остальными эльгяр? Смогли ли они пережить эту страшное известие? Ведь Велла так жалобно плакала, когда он собирал вещи, готовясь в поход.

      Вероятно, Исли испытывал сейчас нечто подобное. Тоскливо оглядываясь по сторонам, он наконец не выдержал и натянул повод своей выбившейся из сил коняги.

      – Поступайте, как знаете, а я хочу с вами тут распрощаться. Не пойду я в замок. Нечего мне там делать. Если кого долг зовет, я такого долга за собой не чувствую. Мне бы поскорее семейство мое увидеть. Думаю, они меня и без мешка денег рады будут обратно принять. Скажу, Ракли заплатил мне сполна, да только теперь мы в расчете. Буду, как прежде,