.

изумрудов-то этих, мно-о-ого! Такого, какой Агне себе на перстень справила, не видать, те помельче – однако, вот не сойти мне с места, если их не пропасть там! Вот я и…

      – Что врёшь! – угрюмо прервал мясник словоохотливую супругу. – Какая там пропасть! Ну, может десятка два штук и будет, а ты – пропасть!

      – Ну, так, так… Я ж не сочла их, не успела! Присела на корточки подобрать, а тут – матушки мои – как зашипит кто-то громко, что аспид! Из-под руки моей змеюка проклятая так и подпрыгнула, в палец зубьями вцепилась; ну я и закричала! Только хотела было её, тварь проклятую, ногой раздавить, а она – вжух – и исчезла, точно и не было! Поехали к лекарю, дал он мне снадобья, чтобы яд от той гадюки кровь не отравил…

      – Вот мелет, сорока болтливая! – слегка смущённо и с досадой проговорил мясник. – Какая там гадюка! Не гадюка то была, а уж! Он не ядовитый. Лекарь, то есть, перевязал да микстуру какую-то выпить заставил – мол, так, на всякий случай.

      Правая кисть мясниковой жены была замотана чистой белой тряпицей.

      – Да и бес с нею, змеёй! – отмахнулась одна из покупательниц и поспешила вернуться к интересной для всех теме. – А камни-то, камни забрали с собой, или испугались? Это и правда были изумруды?

      – Камни-то… Камни, кхе-кхе, – мясник посмотрел на супругу достаточно выразительно и, как заметила Иева, слегка пнул ногой её под столом. – Ну, подобрали парочку, крохотных. Они и камешки-то так – смех один. Вот разве дочке на свадьбу, в серёжки подошли бы.

      – Вот-вот, – встряла супруга. – Большие, небось, он – Йонаса-органиста сынок, давно себе присвоил. Он, как думаете, зачем в чащу лесную что ни день таскается? Что там прячет? Небось, и змеи-гадюки его, ведьмино отродье, не трогают? Он им сродни!

      Женщины хором ахнули – жадностью загорелись их глаза. Иева стояла, вцепившись в ручку двери, и уже хотела уйти, когда услышала голос родной тёти.

      – Да не сын он Йонасу, брату моему, вот как пить дать, не сын! Я ж тогда ещё говорила… Агне-ведьма, как к нам заявилась тогда, она с ним на своём языке болтала – чёрт знает что, не разберёшь! А потом перстень ему подарила, да сказала: мол, как этот камень тебя признал, так и другие признают! Иди, мол, отрок, забирай всё богатство – а коли кто помешает тебе, мы с тобою мор и наведём на них! А семья-де эта тебе не родня, изведёшь их всех, чтоб не мешали, да на богатство наше не зарились! Вон, Катарину-то, младшенькую, он во гроб уже вогнал колдовством своим…

      – Да ты что-о! – округлив глаза, прервал её третья кумушка. – Да ведь невестка твоя, Йонаса жена, она кого ж тогда родила?

      Тётка с важностью подняла палец.

      – А девчонку четвёртую и родила! Только, как родила она, да дитё в колыбель положили, там уж ночь глубокая, чёрная была, я-то помню! Все спать завалились, одна я только не спала, слышу – будто крадётся кто-то. Я в окно гляжу, а там Агне-ведьма с дитём на руках – знать, подменыша своего подложить хочет…

      – Брехня! –