Чагин. Евгений Водолазкин

автор, если дневник пишется для самого себя?

      – Вы думаете, что дневники пишут для себя? – спросил Вельский.

      Янина картинно захлопала глазами.

      – Вот Альберт дает читать свой дневник всем, – улыбнулась Вера.

      – Наш Альбертик – открытый человек, – возразила Янина. – Был ли таким Шлиман?

      Альберт невозмутимо откинул челку со лба: конечно, не был. Кто бы сомневался. Вельский вышел в прихожую и вернулся с портфелем.

      – По-моему, всякий, кто ведет дневник, рассчитывает на читателей. Проще говоря, это форма такая. Исповедальная как бы… Я тут кое-что принес по нашей теме, – Вельский щелкнул замками портфеля. – Но сначала – Лялино сообщение.

      Ляля подготовила рассказ о поездке Шлимана в Рим. В отличие от американских записей, римские казались ей вполне достоверными – об этом говорили детали. Их было гораздо больше, чем в рассказе о президенте. В такт своему рассказу Ляля дирижирует карандашом.

      Итак, Шлиман приезжает в Рим и по обыкновению начинает говорить и писать на языке, что называется, страны пребывания. Поскольку один из текстов представляет для него особую важность, он хочет дать его на проверку какому-то просвещенному итальянцу. Такие итальянцы, по мнению автора, чаще всего встречаются в Ватикане – и Шлиман отправляется на площадь Святого Петра.

      В одном из прохожих он безошибочно угадывает подходящую кандидатуру. Генрих предлагает ему оплатить час работы, и незнакомец берется за дело. На правку уходит три часа, что свидетельствует о тщательности редактора, а также о его бессребреничестве, поскольку денег за трехкратное превышение по времени он не просит. В ходе немецко-итальянского сотрудничества выясняется, что правкой занимался кардинал Анджело Маи.

      Всё. Ляля кладет карандаш на стол:

      – Считаю, что всё описанное – правда.

      Альберт задумчиво кивает:

      – Одно дело – американский президент, а другое – никому не известный итальянец.

      – Ну, положим, итальянец – не такой уж неизвестный. – Вельский достает из папки несколько фотокопий. – Кардинал Анджело Маи стоял у истоков научной библеистики. Для Шлимана такой человек значит не меньше президента.

      Альберт пожимает плечами:

      – А я уверен, что с кардиналом – это могло быть.

      – Не могло, – Вельский улыбается. – Он умер за четыре года до приезда Шлимана в Рим.

      «Все смеются», – отмечает Исидор.

      Дальше он описывает, как Вельский зачитывает свои фотокопии. Делает это медленно, то и дело останавливаясь: он переводит выводы американского исследования о Шлимане. В нем рассмотрено общение Шлимана с кардиналом, президентом и целым рядом других лиц. Главный вывод: Шлиман патологически лжив. Вельский обмахивается фотокопиями на манер веера, и глянцевая поверхность листов пускает зайчики на потолок.

      – Странно, – говорит Ляля. – Это исследование мне не попадалось.

      – Ничего странного, – отвечает Вельский. –