Письма. Том II (1933–1935). Николай Рерих

всех членов Института, но и завершает свое письмо угрозами, я, как президент-основатель, хочу сделать совершенно определенное заявление, касающееся положения дел в Институте.

      Во-первых, я лично встречался с г-ном и г-жой Алан Ли всего лишь один раз, когда мы устраивали для них обед у себя в имении. От г-жи Рерих, мисс Эстер Дж. Лихтман и от всех других сотрудников Института до сих пор я слышал только самые хорошие отзывы о них самих и об их чувстве справедливости. Все сотрудники Института всегда относились к ним исключительно дружелюбно. Я думаю, у г-на и г-жи Ли не было причин жаловаться на меня как на негостеприимного хозяина в ту нашу единственную встречу. Я подарил г-ну Ли несколько наших публикаций. В силу языкового барьера, не имея возможности лично побеседовать с г-жой Ли, я неоднократно просил ее мужа и полковника Махона переводить ей большую часть моих дружественных высказываний. Таким образом, ни во время этого визита, ни во время визитов моего сына Юрия и г-на Шибаева не случалось ничего такого, что могло бы отразиться на наших дружеских отношениях, хотя на пригласительное письмо г-жи Рерих от 9 марта г-н Ли не ответил. Подобным образом дела обстояли до последнего времени, пока мы неожиданно не получили доказательства враждебного к нам отношения, достигшего своей кульминации в вышеупомянутом письме мисс Лихтман от 21 февраля 1933 года.

      Во-вторых, в этом письме г-н Ли утверждает, что мы пригласили ботаника специально убивать птиц и животных в сезон, когда охотиться запрещено, совершая таким образом акт жестокости, который не соответствует концепции Культуры. В этом серьезном и злоумышленном обвинении г-н Ли фальсифицирует факты. Ботаник был приглашен для проведения ботанических работ. Никакие зоологические работы не планировались, что видно из программы Института. Ботаник против нашей воли, пользуясь нашим с директором отсутствием, по собственной инициативе начал зоологические работы, несмотря на многократные возражения со стороны президента-основателя, о которых знают полковник и г-жа Махон, равно как и другие. Кроме того, он даже получил лицензию на свое имя, не упоминая Институт. Также следует помнить о том, что он всегда сознательно покупал больше патронов, чем было разрешено. Более того, в декабре 1931 года ботаник выступил с рекомендацией о «необходимости создания зоологического музея», но, получив наш отказ, стал вести себя откровенно враждебно. Когда же его направили в Америку и он должен был прибыть в назначенный срок, он внезапно изменил маршрут (причем билет для него был куплен Институтом) и без всякого предупреждения исчез на несколько недель. А по возвращении отказался дать какое-либо объяснение своему таинственному отсутствию. На этом я закрываю тему криминальной деятельности ботаника и возвращаюсь к письму г-на Ли.

      В-третьих, совершенно несправедливо обвинив нас в жестокости, г-н Ли крайне странным образом делает намеки, используя прописные буквы, на ВЫСОКУЮ КУЛЬТУРУ, МЕЖДУНАРОДНОЕ БРАТСТВО и религиозные чувства. Но поскольку я являюсь президентом