Кристина. Стивен Кинг

что его жена вот-вот родит ребенка. Наконец я догадался: он боялся, что Лебэй продал машину кому-нибудь другому.

      – Эрни, – сказал я, – успокойся. Она будет на месте.

      – Я спокоен, – ответил он и принужденно улыбнулся. Цветение на его лице в тот день было ужасней, чем когда-либо, и я представил себе (не в первый и не в последний раз), что почувствовал бы, если бы очутился на месте Эрни Каннингейма – в его ежеминутно и ежесекундно сочащейся, нарывающей коже…

      – Слушай, не потей! Ты ведешь себя так, точно собираешься налить лимонаду в штаны.

      – Не собираюсь, – сказал он, продолжая барабанить пальцами по приборной доске.

      Наступил вечер пятницы, и по радио передавали «Музыкальный рок-уик-энд». Когда я оглядываюсь на тот год, то мне кажется, что он измеряется прогрессиями рок-н-ролла… и все возраставшим чувством страха.

      – А почему именно эта машина? – спросил я. – Почему именно она?

      Он долго смотрел на Либертивилл-авеню, а потом резким движением выключил радио.

      – Не знаю, – наконец произнес он. – Может быть, потому, что с того времени, как у меня появились эти отвратительные прыщи, я впервые увидел что-то еще более уродливое, чем я сам. Ты хотел, чтобы я это сказал?

      – Эй, Эрни, брось дурить, – сказал я. – Это я, Дэннис. Ты еще помнишь меня?

      – Помню, – проговорил он. – И мы все еще друзья, да?

      – Конечно. Но какое это имеет отношение…

      – А это значит, что мы должны по крайней мере не лгать друг другу. Поэтому я и сказал тебе, и, может быть, это не совсем чепуха. Я знаю, что безобразен. Я плохо схожусь с людьми. Я… чуждаюсь их. Я бы хотел быть другим, но ничего не могу поделать с собой. Понимаешь?

      Я нехотя кивнул. Как он сказал, мы были друзьями, а это значило – не лезть в дерьмо друг перед другом.

      Он тоже кивнул – точно чему-то очевидному для него.

      – Другие люди, – осторожно добавил он, – например, ты, Дэннис, не всегда могут это понять. Если ты не безобразен, то по-другому смотришь на мир. Знаешь, как трудно сохранять чувство юмора, если все вокруг смеются над тобой? Тогда у тебя кровь закипает в жилах. От этого можно сойти с ума.

      – Ну это я могу понять. Но…

      – Нет, – спокойно сказал он. – Ты не можешь понять этого. Ты можешь думать, что понимаешь, но понять – не можешь. Тебе это недоступно. Но я тебе нравлюсь, Дэннис…

      – Я люблю тебя, Эрни, – перебил я его. – И ты это знаешь.

      – Может быть, любишь, – произнес он. – И если так, то это потому, что у меня есть кое-что под этим глупым лицом…

      – У тебя не глупое лицо, Эрни, – сказал я. – Может быть, не очень чистое, но не глупое.

      – Да иди ты… – проворчал он, а потом добавил: – Во всяком случае, эта машина – что-то вроде меня. У нее тоже что-то есть внутри. Что-то лучшее, чем снаружи. Я вижу это, вот и все.

      – Видишь?

      – Да, Дэннис, – тихо проговорил он. – Я вижу.

      Я свернул на Мэйн-стрит. Мы уже подъезжали к дому Лебэя. И внезапно мне в голову пришла одна довольно мрачная мыслишка. А что если, предположил я, отец Эрни подговорил одного из своих друзей или студентов, чтобы тот мигом сбегал к