Театр Жизни. Виктор Добросоцкий

театре его недолюбливали из-за жены Полины – молодой двадцатипятилетней красавицы, которая по понятным причинам сразу после замужества сделала стремительный рывок от невидимых ролей «шаги за сценой» на главные и стала в одночасье, как Золушка, ведущей актрисой театра. «Ночная кукушка лучше дневной», – судачили недоброжелатели. Все актеры в театрах всегда скрытые и явные конкуренты, и самая острая болезненная сфера, порождающая конфликты, – это распределение ролей на премьеры. Вольтер на эту тему как-то сгоряча изрек: «Зависть – это яд для сердца», но противоядия в актерской среде до сегодняшнего дня так и не нашли.

      Степан сразу после разговора с Евдокимом, не глядя в репертуар театра, написал заявление на внеочередной отпуск без содержания на месяц и тем самым грозил оставить детей, Деда Мороза и Снегурочку без верного Рудольфа. Возникала комичная ситуация, когда сани с подарками для детей придется тащить в упряжке самому Деду Морозу, который, имея болезненную одышку из-за прогрессирующего ожирения, на это категорически не был согласен. Но Степану в данный момент было глубоко наплевать на театр, на разжиревших Деда Мороза и Снегурочку и в конечном счете и на кудымкарских детей – впереди маячила слава московского актера, за которую он готов был принести любые жертвы. Недаром говорят, что карьеристские комплексы не только тюрьма для души, но и колыбель для произрастания зла. Об этом Степан думать сейчас не собирался. Он шел к своей жизненной цели напролом.

* * *

      Войдя в маленький директорский кабинет, Степан увидел, как, сидя в потертом кожаном кресле, Ребенок, не обращая внимания на него, внимательно читает какую-то важную бумагу. Присмотревшись повнимательнее, Степан узнал в ней, по неаккуратно вырванному тетрадному листу, свое заявление на отпуск.

      – Как же так все бросить и уехать в высокий сезон отдыхать, когда детишки ждут Деда Мороза, Снегурочку, Рудольфа, подарков. Украсть у детей счастье! Вот как это называется. Это, не побоюсь сказать, актерское преступление! – не поздоровавшись и не сдерживая своего возмущения, на повышенных тонах произнес директор, презрительно глядя в сторону окна.

      – Георгий Николаевич… – начал мягким, спокойным голосом Степан, но его перебил возмущенный крик шефа.

      – Сколько можно повторять: не третируйте меня моим отчеством! Называйте меня по-товарищески, Георгий. Во-первых, я действующий актер, во-вторых, я не старик – мы с вами одного поколения, и, в-третьих, – вы плохо воспитаны, если не знаете, что человека нужно называть так, как он вам представился при знакомстве. С чего вдруг я стал через три года Николаевичем? У меня молодая жена и негоже меня старить перед ней. Это не порядочно! Не по-мужски! – на одном дыхании произнес Ребенок.

      – Георгий, простите. Я не хотел вас обидеть. У моего Рудольфа нет слов в этом спектакле. Я просто тащу сани с двумя толстяками…

      – Что вы мне тычете этими толстяками? Сядьте хоть на день на мое директорское место. Мне зарплату нужно