Трактир «Ямайка». Моя кузина Рейчел. Козел отпущения. Дафна дю Морье

сознания; сперва я подумала, что они тебя изувечили, но, слава богу, ничего страшного не случилось. Ушибы пройдут, а долгий сон помог восстановить силы.

      – Ты ведь знаешь, кто это сделал? Ты знаешь, куда они меня возили?

      Горечь пережитого ожесточила Мэри. Она знала, что ее слова хлещут тетю, как плеть, но не могла остановиться. Она начала говорить о людях на берегу. Теперь пришел черед старшей женщины испугаться, и, когда Мэри увидела, как дергаются тонкие губы, с каким ужасом смотрят на нее выцветшие голубые глаза, она стала противна себе самой и умолкла. Мэри села на кровати и спустила ноги на пол; от этого усилия у нее закружилась голова и застучало в висках.

      – Куда ты?

      Тетя Пейшенс нервно ухватилась за нее, но Мэри высвободилась и принялась натягивать на себя одежду.

      – Это мое дело, – резко ответила она.

      – Дядя внизу. Он не даст тебе уйти из трактира.

      – Я его не боюсь.

      – Мэри, ради тебя, ради меня, не серди его больше. Вспомни, что тебе уже пришлось пережить. С тех самых пор, как дядя вернулся с тобой, он сидит внизу, бледный и страшный, с ружьем на коленях; все двери заперты. Я знаю: то, что ты видела, ужасно, это просто не выразить словами. Но, Мэри, неужели ты не понимаешь: если ты сейчас спустишься вниз, дядя может снова ударить тебя, а может, даже убить?.. Я никогда не видела его таким. Я ни за что сегодня не поручусь. Не ходи вниз, Мэри. Я на коленях тебя прошу – не ходи.

      Пейшенс ползала по полу, цепляясь за юбку Мэри, хватая ее за руки и целуя их. Это жалкое зрелище отнимало решимость.

      – Тетя Пейшенс, я достаточно натерпелась из-за преданности тебе. Ты не можешь требовать от меня большего. Чем бы ни был для тебя когда-то дядя Джосс, сейчас он – не человек. Все твои слезы не спасут его от правосудия; ты должна это понять. Он – зверь, взбесившийся от бренди и крови. На берегу он убивал беззащитных людей; неужели ты не понимаешь? Они тонули в море. Эта картина стоит у меня перед глазами. Я до самой смерти не смогу думать ни о чем другом.

      Мэри возвысила голос; она была на грани истерики. От слабости ее мысли путались. Она представляла себе, как выбежит на большую дорогу и будет громко звать на помощь, которая, конечно, окажется рядом.

      Тетя Пейшенс слишком поздно взмолилась о молчании; ее предостережение осталось втуне. Дверь открылась; хозяин трактира «Ямайка» стоял на пороге комнаты. Он нагнул голову под притолокой и смотрел на них. Вид у него был измученный и мрачный; порез над глазом все еще алел. Трактирщик был грязный и небритый, под глазами залегли черные тени.

      – Мне показалось, что я слышу во дворе голоса, – сказал он. – Я подошел к щели в ставнях внизу, в гостиной, но никого не увидел. Вы что-нибудь слышали здесь, в этой комнате?

      Никто не ответил. Тетя Пейшенс помотала головой; робкая нервная улыбка, которую она выдавливала из себя в присутствии мужа, неуверенно проползла по лицу помимо ее воли. Трактирщик сел на кровать, теребя руками одежду, беспокойно переводя глаза с окна на дверь.

      – Он придет, – сказал дядя. – Он должен прийти.