Заброшенное село. Ночь. Любовь Безбах

отпугивала, и потерявшая имя отошла подальше, так, чтобы чёрной пасти не было видно. Устроившись в редкой траве, она стала перебирать имена, но ни одно не подходило. Напрягая память, она убедилась, что забыла не только имя, но и вообще кто она и как сюда попала. И солнце… Конечно, оно встаёт, как и положено, на востоке, а значит, она вышла из пещеры тем же путем, что и вошла. Только не помнит, как повернула обратно. И как вошла… тоже.

      Постигнув, какое на неё свалилось несчастье, она вскочила и закричала:

      – Эге-ге-гей!

      И прислушалась к собственному голосу. Подсевший словно от долгого молчания голос, увы, был незнаком. Хотя, несомненно, это был её голос.

      Как бы то ни было, на крик никто не откликнулся.

      – Так, – сказала она себе. – Я не паникую.

      И снова вытащила паспорт, подивившись, как сильно трясутся руки и как от волнения срывается дыхание.

      – Возможно, это я, – снова сказала она, прислушиваясь к голосу и привыкая к нему.

      Вероника Андреевна фотографировалась на паспорт в двадцать лет, а какой год сейчас, она не помнила. Надо бы посмотреться в зеркало, её это фото или нет. Девушка пошарила по карманам, зеркало не нашла и стала разглядывать собственные руки – какие они? Руки как руки, только ногти были сильно поломанные, и под ними безнадёжно засела то ли земля, то ли просто грязь.

      И ещё сильно хотелось пить и есть.

      И ещё… Ещё её что-то словно бы стискивало, как тугая одежда, но только изнутри, из этого очень хотелось вылезти, выкарабкаться, только вот непонятно как.

      Не удалось ни разобраться, что может так давить, ни вспомнить хоть что-то – ни единого проблеска! Однако топтаться здесь далее смысла не было, и девушка без имени отправилась прочь по хорошо утоптанной тропе, не имея ни малейшего представления, куда придёт и что предпримет.

      Тропа вела вверх-вниз по пустынной каменистой местности, поросшей редкой травой и слабым кустарником, и бродячих собак она увидела издалека. Свора молча устремилась прямо к ней и тут же окружила. Девушка затравленно огляделась, но спасенья не предвиделось. Воздух застрял в горле, ноги отнялись, тело вмиг покрылось мерзкой испариной. Ей отчаянно не хотелось видеть эту свору, но деваться было некуда. Собаки между тем нападать не спешили, отчего-то медлили, близко не подходили, тявкали на высоких нотах, суетливо бегали туда-сюда с поджатыми хвостами, потом одна из сучек громко гавкнула, и собаки вдруг оставили жертву, сбились в кучу и побежали по своим делам.

      Девушка перевела дух и присела на ближайший камень отдышаться. Страх уполз, отпустил грудь и ноги, но по-прежнему оставалась непонятная, давящая тяжесть, от которой невозможно было избавиться. Тяжесть была особенная, не просто тяжесть, а… тяга. Тяга идти вперёд.

      И, едва отсидевшись, она отправилась дальше. Шла долго, каменистая пустыня кончилась, и потянулся настоящий лес. Там, в лесу, она встретила людей.

      – Вероника! –