Беглец. Александр Косенков

теперь вконец запутается. Сколь у нас мужиков за это время сгинуло – не сосчитать. Не выдерживали таких переживаний.

      Андрей Павлович как в калитку первый раз постучался, меня ровно толкнул кто. Смотрю на него, слова сказать не могу. Вижу только, что из нас, из Журавлевых. Безо всяких даже сомнений.

      – Что-то подсказало, что ваш?

      – Сердце и подсказало. Потом уж, как пригляделась – и повадка вся, как есть, и глаз чистый, и родинка, как у Прасковьи Ивановны, матушки моей, на правом виске. Такой еще молодой, а виски сединой подернуло. Спрашиваю: – Неужто жизнь такая, Андрюша, неудобная была? Все ж у вас в городах вроде полегче маленько? – Нет, – говорит, – тетя Аня, жизнь везде замечательная. Только её любить и понимать научиться надо. У меня, говорит, пока не очень это дело получается.

      Снова панорама камеры по горнице. Но теперь за столом тесно и чинно сидят приглашенные гости. Из мужиков только Сергей Иванович Кузнечкин и председатель местного АОО – крупный сорокалетний мужчина с печальным и как бы навсегда задумчивым лицом. Остальные – женщины. Председатель встал, поднял стакан с вином и, печально глядя в камеру, сказал:

      – Для меня, когда Андрей Павлович приехал, звонок прозвучал. Оттуда… – и он свободной рукой показал куда-то вверх. – Объясняю, если кто не понимает. Все последние годы отсюда сплошь уезжали, а сюда – никто. Ни единого, можно сказать, человека. И хотя Андрей Павлович не задержался особо, но интерес к нашей жизни в нем ощущался, прямо скажем, громадный. Я бы даже сказал – коренной интерес. Об чем это говорит? Говорит, что перспектива все-таки обозначается, если такие люди к нам поворачиваться начинают, корешки свои, как давеча Сергей Иванович выступил, отыскивать начинают. Телевидение вот прибыло, тоже интересуется. Поэтому я, что сказать хочу? Была, видимо, мысль у кого-то изничтожить нас окончательно. Только поняли, видать, что если нас не будет, то и Россия вся на ногах не устоит. Потому что на одной ноге стоять исключительно неудобно. Предлагаю поднять стаканы за нас за всех.

      Все молча подняли стаканы, не чокаясь, выпили, и тетка Настасья полным голосом завела песню:

      Я не знаю, не знаю, что сталось со мной –

      Я тоскую по дальнему дому,

      Чуть закрою глаза – вижу снег под луной,

      Санный след по безмолвью степному.

      Песню подхватило еще несколько женщин:

      Вынет душу до дна полевая луна,

      Встанет дальняя молодость наша!

      Серебристой росою с краями полна,

      Чуть качается звездная чаша.

      Подхватили все:

      Я не знаю, не знаю, что выпадет мне –

      Скоро ль песня расстанется с телом,

      Только свет золотой, свет в родимом окне

      Встанет в сердце и там, за пределом.

      Остался лишь одинокий девичий голос. Пела Татьяна:

      Я не знаю, не знаю, что сталось со мной,

      Я тоскую по миру, по дому.

      Кто во мне разбудил этот снег под луной,

      Этот путь по раздолью