Одиночное плавание. Николай Черкашин

с неубранным чайником и мисками. Все ясно, «пробоина» будет в том углу.

      – …в районе задней крышки седьмого торпедного аппарата!

      Злополучный столик летит в сторону. Нерадивому бачковому теперь собирать миски под настилом… И снова:

      – Это не есть «вери велл»… Пробоина в…

      Мы возвращаемся в центральный пост. Круглые латунные часы на переборке штурманской рубки показывают время политинформации. Беседы с матросами проводят все офицеры – от доктора до механика. Сегодня мой черед. Обычно народ собирается либо в кормовом торпедном отсеке, либо в дизельном – там просторнее. Но сейчас объявлена «боевая готовность – два, надводная», все должны быть на своих местах, поэтому я включаю микрофон общелодочной трансляции и разглаживаю на конторке вахтенного офицера свежую газету. Впрочем, она мне не нужна. То, о чем я прочитал утром, весь день не выходит из головы… Я рассказываю, как рыбаки зацепились за что-то на дне тралом. Спустили аквалангиста, и это «что-то» оказалось подводной лодкой, типа «щука», погибшей в начале войны. К месту находки подошло аварийно-спасательное судно. Водолазы сумели открыть верхний рубочный люк, и из входной шахты вырвался воздух сорок первого года. Люди в скафандрах проникли в центральный пост «щуки» и обнаружили скелеты подводников. Все они лежали там, где им положено быть по боевому расписанию.

      Я говорю о мужестве, о воинском долге и знаю, что сейчас меня слушают все – все, кто бы чем ни занимался и в какой бы глухой лодочной «шхере» ни находился.

      Щелчок тумблера. Политинформация окончена. Забираюсь в свою каютку с чувством хорошо сделанного дела. Тут и Симбирцев пролезает в гости. Диванчик под тяжестью его тела продавливается до основания.

      – Зря ты, Сергеич, эту загробную тему поднимал… – вздыхает старпом.

      Шутит или всерьез?

      – Завтра глубоководное погружение. А ты про покойников. Мысли всякие в голову полезут.

      – Ты это серьезно?

      – Между прочим, завтра десятое апреля.

      – Ну и что?

      – «Трешер» погиб на глубоководном погружении десятого апреля одна тысяча девятьсот шестьдесят третьего года. Слышал об этом?

      – В общих чертах.

      – Ну так вот, я тебе расскажу в подробностях. А завтра посмотришь, каково тебе будет на предельной глубине.

      Они вышли из Портсмута в Атлантику – новейший американский атомоход «Трешер» и спасательное судно «Скайларк». После ремонта «Трешеру», как и нам, надо было проверить герметичность прочного корпуса. Сначала он погрузился в прибрежном районе с малыми глубинами – двести полета, двести шестьдесят метров. Ночью пересекли границу континентального шельфа, и глубины под килем открылись километровые…

      Симбирцев поглядывает на меня испытующе. Я беззаботно помешиваю ложечкой чай.

      – Значит, так, глубина впадины Уилкинсона, где они начали погружение, две тысячи четыреста метров. На борту «Трешера» команда полного штата и заводские спецы – всего сто двадцать девять человек.

      В