Чучело. Игра мотыльков. Последний парад. Владимир Железников

хотя до меня доходили только волны его тепла.

      Я закричала, я так закричала, что они от неожиданности выпустили меня.

      Когда они меня выпустили, я бросилась к костру и стала расшвыривать его ногами, хватала горящие сучья руками – мне не хотелось, чтобы чучело сгорело. Мне почему-то этого страшно не хотелось!

      Первым опомнился Димка.

      «Ты что, очумела? – Он схватил меня за руку и старался оттащить от огня. – Это же шутка! Ты что, шуток не понимаешь?»

      Я сильная стала, легко его победила. Так толкнула, что он полетел вверх тормашками – только пятки сверкнули к небу. А сама вырвала из огня чучело и стала им размахивать над головой, наступая на всех. Чучело уже прихватилось огнем, от него летели в разные стороны искры, и все они испуганно шарахались от этих искр.

      «Куртку сожжешь, – запищала Шмакова. – Будешь отвечать!»

      «Она тронулась!» – крикнул Рыжий и бросился от меня наутек.

      А другие кричали:

      «Так ей и надо! Предатель!..»

      «Вот чумовая!»

      «Братцы, по домам!..»

      Они разбежались. А я так закружилась, разгоняя их, что никак не могла остановиться, пока не упала. Рядом со мной лежало чучело. Оно было опаленное, трепещущее на ветру и от этого как живое.

      Сначала я лежала с закрытыми глазами. Потом почувствовала, что пахнет паленым, открыла глаза – у чучела дымилось платье. Я прихлопнула тлеющий подол рукой и снова откинулась на траву.

      Потом до меня долетел голос Железной Кнопки.

      «Ты что остановился? – спросила она кого-то. – Тебе опять ее жалко?..»

      Я подняла голову и увидела Миронову и Димку.

      Помню, в этот момент мне показалось, что я сижу в глубоком-глубоком колодце, а Миронова говорит где-то над моей головой. Голос у нее был резкий и больно ударял по ушам.

      «Все-таки, – говорит, – ты малодушный человек. Она же предатель! Понимать это надо».

      Послышался хруст веток, удаляющиеся шаги, и наступила тишина.

      Не знаю, сколько я так пролежала – может час, а может, и минуту, – только я почувствовала, что кто-то следит за мной. Я оглянулась и снова увидела в зарослях Димку. Он отвел в сторону кустарник, за которым прятался, и медленно подошел ко мне.

      – Дедушка, знаешь… – сказала Ленка печальным голосом, – я пришла на костер одним человеком, а встала с земли навстречу Димке совсем другим. Вот тогда-то я и подумала, что жизнь моя кончилась.

      – А Димка-то что? – еле слышно прошептал Николай Николаевич.

      – А Димка? Объяснил мне, как все было и как будет дальше. «Я им сказал, – говорит, – что это я. А они не поверили. Ты же слышала…»

      По-моему, я ему что-то ответила, а может, и ничего. Не помню.

      А он:

      «Теперь мне поверят. Вот увидишь. Я не отступлю, пока они мне не поверят».

      Он был такой, как всегда. Ну точно ничего не произошло. Стоял передо мной аккуратный, чистенький, от костра раскраснелся. Говорил, говорил про «поверят и не поверят», про то, что они привыкнут к этому и все поймут. А я слушала его, слушала… Потом улыбнулась. Теперь понимаю почему: от неловкости и стыда за него.