Три секунды до. Ксения Ладунка

футболку и сжимаю в кулак. Тому все равно, он будто не замечает.

      – С ней нельзя пить, – говорит.

      – Ты же пьешь!

      Рядом стоящие люди оборачиваются на мой крик. Том берет меня за шиворот и отводит от бара.

      – Неважно, что делаю я, – шипит он, – ты либо пьешь как надо, либо вообще не пьешь!

      – Значит, вот как? – Я с силой выпутываюсь из его рук. – То есть запрещаешь бухать, да?

      – Можешь делать что хочешь, я не твоя мамка, но забудь о моих лекарствах, понятно?! – шипит Том.

      – То есть таблетку не дашь?

      – Ты бухая.

      – Не дашь?

      – Белинда, отвали от меня! Просто отвали!

      Мы яростно смотрим друг на друга. У Тома в глазах плескается гнев. Я киваю. Отворачиваюсь. Хорошо. Хорошо, я возьму сама. В конце концов, у меня в кармане лежит ключ от нашего номера. Когда Том отходит обратно к бару, я срываюсь с места и прихожу в себя уже тогда, когда копаюсь в его вещах. Долго искать не приходится – встряхнув рюкзак, я обнаруживаю, что он словно погремушка. Открыв и запустив туда руку, я сразу натыкаюсь на оранжевые баночки с белыми крышками. Боже мой, Том, зачем тебе так много? И какая нужна мне? Не помню. Ладно, плевать. Я открываю первую попавшуюся и думаю… одну? Две? Мне нужно, чтобы это скорее закончилось, так что я все-таки глотаю две. Жду совсем недолго, до того как…

      До того как меня мажет, превращая в ничто. Я очень медленно моргаю, не могу сфокусировать ни на чем взгляд. Чувствую, будто парю над полом. Кажется, теперь я знаю, что такое настоящее облегчение. Это момент, который приходит после того, как тебя наконец-то перестает ломать.

      10

      – Что, в сумку ко мне залезла? – говорит Том, как только у меня получается разлепить глаза. Они почти сразу закрываются обратно. Не понимаю, что меня разбудило. Я так слаба, так хочу спать дальше…

      – Эй, подъем!

      Вздрагиваю. Закатывающимися глазами смотрю на Тома. Он стоит над кроватью и недовольно смотрит на меня.

      – Знаешь, сколько ты проспала?

      – Сколько? – еле выдавливаю я.

      – Почти двадцать часов.

      – Жесть…

      Я приподнимаюсь на локтях. Ужасно, ужасно хочется спать еще. Том своим взглядом давит, словно стокилограммовой плитой.

      – Приехал твой отец, – говорит.

      – Что?! – подрываюсь я.

      – Узнал, что «Нитл Граспер» в Амстердаме, и прилетел.

      – Ты сказал ему про меня?!

      – Конечно, сказал.

      – И что он?

      – Хочет тебя увидеть.

      Я сажусь и протираю глаза руками, вздыхаю. Думаю, от чего мне так противно – от того, что отец пролетел полмира не ради меня, а ради «Нитл Граспер», или от событий предыдущего дня.

      – Я только что с ним разговаривал. Одевайся и спускайся. – Том отходит к двери и облокачивается на нее.

      – И что ты ему сказал? – замерев, спрашиваю.

      – Про твою ломку ничего не говорил.

      Я облегченно вздыхаю. Посвятить Тома в мои проблемы с наркотиками было вынужденной