Три секунды до. Ксения Ладунка

сама она так не считает. Я тоже не считаю себя красивой, но Алиса говорит: «Ты так прекрасна», – и гладит мою руку. А потом добавляет: «Хотела бы я быть тобой».

      Мне неловко и почему-то больно от ее слов. Мир идет вперед, пытаясь доказать всем и каждому, как они красивы, но Алиса все равно считает меня лучше себя. Наблюдая, как она гладит меня по рукам, я искренне говорю:

      – Ты тоже очень красивая, правда.

      Она ухмыляется. Я выпутываюсь из ее хватки и добираюсь до стола, а потом все как в тумане – и так проходит вся ночь. Алиса и Скотт засыпают, когда рассветает. Я же собираю свои вещи и выхожу на улицу. Тут свежо, а под ногами, на сухой жженой траве, чувствуется только выпавшая роса. Я стою под мостом Бэй-бридж, соединяющим родной Окленд с Сан-Франциско. Залив покрывает сумрак. Огни города на противоположной стороне уже погасли, синева воды и неба сливаются, делая воздух будто бы плотным, цветным. Считаные минуты, и на горизонте показывается солнце – разрезает синь своими желтыми лучами. Я смотрю на залив до тех пор, пока солнце окончательно не встает и не освещает все пространство, а затем вставляю наушники в уши и ухожу.

* * *

      – Где ты шлялась всю ночь?! – кричит мать, как только я ступаю на порог на дома.

      – Не твое дело, – отвечаю.

      – Какая же ты дрянь, – говорит она, – вся в своего отца, шляешься по ночам и бухаешь.

      «О, мамочка, – думаю я – ты даже не представляешь, чем я занималась этой ночью».

      – Ладно, – говорю.

      Мать не успокаивается:

      – Я посмотрю, как ты запоешь, когда отец перестанет давать тебе деньги.

      Я стягиваю с себя конверсы, улыбаюсь. Говорю ей:

      – Он не перестанет.

      – Прекрати лыбиться, мерзавка, – шипит мать.

      Я прохожу мимо нее в гостиную, оборачиваюсь вокруг себя, вскидываю вверх руки и с улыбкой на лице показываю ей средние пальцы. Смеюсь в лицо, зная, как она ненавидит это, как она бесится. Я не хочу злить ее еще сильнее и нарываться, но по-другому не получается.

      Как только я отворачиваюсь, улыбка пропадает, но она этого уже не видит.

      – Посмотри на себя, на кого ты похожа? – с пренебрежением спрашивает она. – Глаза красные, рожа опухшая, ты вся грязная! Тебе восемнадцать лет, а ты выглядишь как прожженная шлюха!

      Я не отвечаю, убегаю от нее на лестницу, чтобы быстрее закрыться в комнате. Но она догоняет:

      – Вот увидишь, когда отец уйдет, тебе ничего не оставит.

      – Когда он уйдет, мама, я тоже уйду, – отвечаю с угрозой.

      – Да? – насмехается она. – И куда же ты пойдешь? И что будешь делать? Ты ничего не умеешь и никуда отсюда не денешься!

      Быстрым шагом я направляюсь к двери в свою комнату, но мать настегает меня и хватает за воротник куртки, залезая рукой в карман. Я запоздало понимаю, что происходит: мать вытаскивает оттуда телефон и банковскую карту. Единственные вещи в мире, что позволяют мне держаться на плаву.

      – Отдай! – громко кричу я, разворачиваясь и без раздумий кидаясь вперед. Я цепляюсь за мамину кофту, пытаясь дотянуться до