Бедность и богатство. Руководство православного предпринимателя. Марина Улыбышева

весьма говорящие. А уж нрав – «Только заикнись мне о деньгах, у меня всю нутренную разжигать станет…» (А. Островский).

      Прочтя пьесу Островского из жизни купечества «Свои люди – сочтёмся», цензор Михаил Александрович Гедеонов с неподдельным удивлением воскликнул: «Все действующие лица – отъявленные мерзавцы… Вся пьеса обидная для русского купечества». Но, тем не менее, она была принята «на ура» русским обществом. Почему? Возможно, как раз сработал тот самый «духовный код», заложенный глубоко в подсознании русского человека, когда богатство ассоциируется с жадностью, лживостью и скупостью, а бедность с добротой, честностью и щедростью.

      В середине 1860-х годов русский купец, экономист и драматург Александр Сергеевич Ушаков писал с сожалением, что в нашей литературе купец изображается «или отребие общества, или плут, или смешон, и является в таком виде, говорит таким языком, как будто бы он совершенно из другого мира. Бывши купцом, невольно задумываешься над этим странным явлением в нашем, и именно только в нашем русском обществе».

      Показателен в этом отношении случай с произведением Пушкина «Сказка о попе и работнике его Балде». Как известно, при жизни оно не было напечатано. Напечатал её впервые Василий Андреевич Жуковский в 1840 году. По цензурным причинам Жуковский заменил попа на купца Кузьму Остолопа: «Жил-был купец Кузьма Остолоп по прозванию Осиновый Лоб». И далее всюду поп был заменён на Кузьму. Только в 1882 году в собрании пушкинских сочинений под редакцией Ефремова сказка была напечатана по рукописи. А в изданиях для народа до начала XX века она печаталась с купцом Остолопом. О чём это говорит? О том, что и сам Жуковский и цензура посчитали вполне нормальным поставить вместо попа именно купца, как типаж имеющий соответствующий стереотип восприятия у читателей и не обладающий достаточно громким голосом в обществе, чтобы себя защитить.

      Стереотип о богаче-подлеце настолько завладел обществом, что хорошие качества купцов и промышленников того времени просто не попадали в поле зрения и интереса писателей. Даже тогда, когда они брались показать сильную неординарную трудолюбивую личность, у которой и дело процветало, они обязательно параллельно описывали внутреннюю деградацию этой личности, приводящую героя к гибели. Умение трудиться и созидать в таких произведениях не искупало вреда от самого богатства. Вред оказывался сильнее.

      Зато неиссякаемый поток жалости изливался в нашей литературе на «униженных и оскорблённых» и на «маленьких людей». «Иди к униженным, иди к обиженным!» – говорил Некрасов. «Милость к падшим» призывал Пушкин. Вместе с «бедной Лизой» плакал Карамзин. Катюшу Маслову пытался воскресить к новой жизни Толстой. Читатель настолько сочувствовал герою повести Гоголя «Шинель» Акакию Акакиевичу, что не заметил страшного предупреждения Гоголя, а ведь он показал, что происходит с неплохим вроде бы человеком, если его душой завладевает страсть – страсть обладания вещью – новой шинелью. Через эту страсть человек не только гибнет сам, но и душа его превращается в жуткий