Броуновское движение. Алексей Смирнов

любит в своей персоне.

      На этом углюбление благополучно закончилось, и мы с товарищем приступили к дискуссиям.

      Впрочем, мы не были спорщиками и охотно соглашались со всем, что говорили наши оппоненты. В конце концов мы вызвали бурный восторг у компании итальянцев, которые спросили, признаем ли мы верховенство Римского Папы. Я не слишком разобрался в вопросе и проявил покладистость, сказав им, что почему бы и нет.

      В результате случился прорыв в отношениях между Востоком и Западом. «Ура! – вопили итальянцы. – Ортодоксы признали Папу!»

      Мы вежливо улыбались и не спешили их разочаровывать.

      А большую часть свободного времени, равно как и молитвенного, мы проводили в созерцании двух ослов, которых югославы зачем-то подарили брату Роже, отцу-основателю общины. Под доморощенные гимны, представлявшие собой окрошку из песнопений всех времен и народностей, под кукующую «Аллилуйю» мы наблюдали за этими тихими, безгрешными животными, печалясь о собственной суетности.

      Дальше, когда уехали из Тезе, все как-то вообще пошло на убыль и почти прекратилось. Грех, что и говорить.

      Часть вторая

      Не Мемуриалка, но очень важно

      Если верить (что, конечно, не обязательно) Карлосу Кастанеде, то умершего человека встречает огромное существо, похожее на Орла. Этот Орел только тем и занимается, что пожирает человеческое «осознание» (то есть весь накопленный за жизнь духовный и умственный багаж). Возможно, что это аналог православных «мытарств», на которых (по Флоренскому, скажем), отбирается все «лишнее и тленное» – тот же багаж.

      В общем, человек кормит Орла своими познаниями и опытом. Обогатившись, так сказать, в своем земном существовании, нагуляв жиру на вольных материальных лугах.

      Мне интересно: вот, например, Лев Толстой. Орел сожрал его умственный багаж. Но Толстой, в отличие от какого-нибудь мелкого субъекта, отразился в миллионе чужих мозгов. Значит, Орел сожрал Толстого не раз и не два, а многократно: сперва – самого, а после – в осознании читателей.

      Толстым, таким образом, сдобрено чуть ли не каждое блюдо, поданное к столу Орла.

      Следуют ли из этого какие-то предпочтения, льготы для того, что осталось от Толстого в загробном мире?

      Вопрос ко всем писателям.

      О кузнице кадров

      Меня часто спрашивают, как я попал в медицину.

      Как это меня, стало быть, угораздило.

      Если рассуждать рационально, то всякого можно наговорить. Тут вам и семейные традиции, и военнообязанные привилегии, и просто ослепительная дурь.

      Но если рассуждать иррационально, то вскрываются замечательные вещи.

      Я всегда боялся докторов, я не любил их.

      В детской поликлинике я мрачно расхаживал по коридору и долго рассматривал санитарную стенгазету с огромным рисунком, под которым стояла подпись не то художника, не то его натурщика: «Чесоточный Зудень».

      Зудень прилагался ко многим другим опасностям – глистам, лишаям и враждебному миру вообще.

      В