Когда мы остаемся одни. Тамара Михеева

Она не собиралась его прощать, но мама… Мама совсем другое дело. Она добренькая, она его простит. А уже поздно! Поздно, они уже уехали, раньше надо было думать!

      И Янка отвечала бабушке сама. Аккуратно, на каждое письмо, без задержек. И каждый раз она писала, что мама много работает и устаёт, и что она поручила Янке ответить. Иногда (чтобы уж совсем отвести подозрения) она просила Ростика обвести свою ладошку на чистом листе и внутри неё написать «Всем привет!», а для чего – не говорила. Листок с ладошкой прикладывала к своему письму. Типа всё хорошо у нас, только некогда маме, некогда. Янка очень боялась, что бабушка начнёт маме звонить и обман вскроется. Письма она прятала на дне сумки, зная, что мама никогда не полезет в её вещи. Бабушка, конечно, воспринимала это по-своему. Она сделала вывод, что «Танечка не хочет общаться теперь». И правильно. Пусть так и думает. Раз воспитала такого сына. Так ей и надо! «Жизнь не в радость»! Бедненький! А у них тут радости целый вагон!

      Был уже вечер, холодно и темно, хоть глаз выколи. Ноги несли Янку к морю, скользя на мокрой дороге – сегодня весь день шёл дождь и сейчас ещё накрапывал. Она бежала, и ей хотелось кричать, орать и визжать! Сегодня опять от бабушки письмо пришло. Янка вытащила его из почтового ящика после работы и сразу спрятала в сумку. Она представляла, как бабушка сидит за круглым столом, а на столе вязанная крючком скатерть, белоснежная, кружевная. Чтобы написать письмо, бабушка откидывает край скатерти, берёт свою любимую ручку, старую, тяжёлую, с настоящими чернилами – бабушка пишет только ей. Говорит, что это её маленькая слабость. Перо в ручке поскрипывает тихонько. Дед в кресле читает газету. Тикает будильник, а на кухне еле слышно бормочет радио. Самому себе бормочет. Письмо бабушка закончит утром, она всегда так делает, Янка это тысячу раз наблюдала, пока жила дома: бабушка переписывалась со своими институтскими подругами. По дороге на работу она бросит конверт в ярко-синий почтовый ящик, а перед этим кивнёт ему, как старому знакомому Янку всегда удивляло, через сколько рук должно пройти письмо, чтобы она могла прочитать все эти дурацкие слова в папину защиту. Уж лучше бы позвонила. Может быть, по телефону Янка смогла бы ей объяснить. Хотя… папа вот два раза звонил, но разговор не клеился, и они быстро прощались. Не о чем говорить.

      Янка вылетела на берег моря, остановилась у кромки воды, закричала в пугающую бесконечную темноту:

      – Ааааааааааааааааааааа!

      И тут же услышала за спиной:

      – Тс-ссс… не надо… так вот…

      Она резко обернулась. Пьяный мужик с почти пустой бутылкой водки в руках сидел прямо на песке и грозил Янке пальцем. Он был в одной кофте, распахнутой почти до пупа. Янка видела его могучую грудь, всю в завитушках золотых с проседью волос.

      – Не шуми…

      Янка вгляделась и узнала в нём отца Таля.

      – Дядя Паша, – сказала она хриплым голосом, – вы чего тут?… Простынете…

      – А! – безнадёжно махнул он рукой. Потом сказал: – Помру быстрее, им же лучше будет. Дадут там всякую пенсию…

      Янка не поняла, о ком он говорит, да и слушать его не хотелось.