Жрица. Анастасия Верес

живот, вдруг он болит не от голода, вдруг все же отбила что-то.

      Голод – это, в общем-то, хорошо. Плохо, конечно, но хорошо. Это отвлекает.

      А боль – это другое. С ней я справляюсь хуже. Пока есть другие чувства, старания Паука напрасны. Пока есть другие чувства, я крепче металла. Пока я помню, ради чего молчу. Хуже будет, когда не останется ничего, кроме боли, а так и случится, и тогда, под пытками, у меня могут вырвать признание. А после уже не найдется бога, способного мне помочь. И девочки останутся одни.

      В окружающем пространстве нет звуков, кроме моих. Стук, скрежет, стон, шорох – все это я. Я борюсь с собственным разумом, запрещая ему выдумывать несуществующее. Здесь нет других звуков. Ни тараканов, ни мышей, ни волков. Только шум моих мыслей и тела.

      В какой-то момент я начинаю считать в уме и еще раз прохожу границы тюрьмы. Ручки на двери с моей стороны нет, но должно быть смотровое отверстие, потому что я слышу далекий звук падающих капель. Раз-два-три, стена заканчивается, и я упираюсь в угол, четыре-пять-шесть-семь, еще один угол, восемь-девять-десять-одиннадцать. Тяжелые мужские шаги заглушают стук капель.

      Ну вот и все.

      Глупо отшатываюсь к самой дальней стене – дальше каменной тюрьмы не уйду.

      – Не передумала? Дам тебе еще один шанс.

      – А твой охотник второй раз не предлагает.

      Паук хмыкает и открывает дверь. Я слушаю очень внимательно. С той стороны не замок, а задвижка.

      – Надо ему подсказать, что женщины не всегда соглашаются с первого раза. – Он ставит что-то тяжелое на пол, выплескивается вода. Я чувствую легкое, едва уловимое тепло, слышу треск огня. Насколько здесь темно? Он вынужден зажигать лучины, но я не помню такого в его первый приход. Сейчас ночь?

      – Давай, демон, соглашайся на мои условия, – примирительно говорит Паук. – Пойдем короткой дорогой.

      – То есть ты убьешь меня быстрее? – Я уже не возражаю быть демоном. Он хмыкает, но не отрицает. Такой уверенный в своем превосходстве, в моей беспомощности.

      Охотник ведь предупредил тебя, зря ты ему не веришь.

      – Вот, что тебе следует уяснить, – вкрадчиво, медленно приближаясь, говорит Паук. – Я либо добьюсь от тебя правды, либо похороню здесь. Выбери, что тебе больше по нраву.

      То, что мне предлагают, ведет к одному итогу. Естественно, я выбираю длинный путь, это даст мне больше шансов. Паук верно толкует мое молчание, явно не новичок. Он хватает меня за локоть и дергает на себя, запястье обжигает терпимой болью. От рывка теряю равновесие, но Паук не пытается удержать меня, наоборот, давит вниз так, что я неаккуратно шлепаюсь на коленки. Он прижимает ладонь к моему затылку и медленно заставляет опускаться ниже. Вода касается носа, и я успеваю сделать рванный вдох, прежде чем он начинает топить меня.

      Не выходит даже сопротивляться. Руки, сведенные за спиной, никак не помогают. Я напрягаюсь, пытаюсь высвободить голову и вынырнуть из воды. Каждым позвонком тянусь выпрямиться, но что толку. Вода сразу жжет нос и глотку, а руки у палача сильные. Поднимая,