30 мест моей свободы. Татьяна Олешкевич

мята, – сказал барон. – Заряжайте свою камеру, съемку будем делать.

      Им разрешили снять семейные фото, стоящие в шкафу на книжных полках рядом с Гоголем, Горьким и Гиляровским, детские игры, постиранное белье на веревках в огромной ванной. Они сняли, как цыганские женщины вяжут, смотря сериал на огромной плазме, а мужчины обсуждают дела, стоя полукругом в сенях.

      – Мы обычная семья, только очень большая, – рассказывал барон.

      – Сколько вас здесь живет?

      – Двадцать два человека, включая маленьких человечков, – он лукаво посмотрел на детей.

      – А вы… Кто-то из ваших женщин… работает на улицах города?? Простите, не знаю, как верно сформулировать, чтоб не задеть.

      – Говори, девочка, как есть.

      – Женщины и дети у вас просят милостыню или, может, кто гадает на картах или по руке?

      – Нет, конечно. У нас сельское хозяйство. Сейчас темно, иначе вы бы заметили, когда к дому подходили. За ним поля картофельные. Скотина есть. Маслом, молоком, сметаной торгуем.

      – И травкой, верно?

      – Травкой редко. Это жених Машкин промышлял. Рома. Небольшую плантацию себе в лесу развел. Я его предупреждал. До добра такое не доведет. Как в воду глядел. Но… – барон поднял вверх палец: – …то – плантация конопли. А Машку… Машку с героином взяли. Прямо здесь, у дома. На моих глазах у калитки повязали. Сотрудники полиции. Подкинули и повязали. Не было у нее в карманах героина. Понятно.

      – Зачем им это?

      – Показатели себе накручивают. Теперь отрапортуют, мол, задержали сбытчицу с крупной партией, дочь цыганского барона. И двух зайцев одним ударом убьют. Дело свое какое липовое раскроют, и нас отсюда выселят. Не нужны мы им тут. У них свои сельхоз планы в области без нас имеются.

      Телецентр. Ночь. Очередное совещание. В кабинете мужа те же: директор канала, директор шоу, редактор и адвокат.

      – Мда! Материал, действительно «агонь», – задумчиво произнес последний: – Надо в работу брать.

      – Под кого копать будем? – спросил редактор.

      – Под ФСИН копать. Под кого еще? – ответил Олесин муж. – Вот только выясню, можем мы себе это позволить или нет. Прошу вас выйти. Лисен, можешь остаться.

      Когда Штейн закончил телефонный разговор, лицо его было белым, как полотно:

      – ФСИН трогать нельзя. Иначе ВСЕ сядем.

      – Глеб?!! Там же беззащитная девочка…

      – Там обычная цыганка.

      – Ей девятнадцать, Глеб. Уверена, это не единичный случай. Если менты себе такое позволяют, наверняка случаев с десяток найдется. Я готова покопать.

      – Я сказал, нет. А ты с завтрашнего дня работаешь в программе «Утро». В семейной рубрике. Пора тебе семьей заниматься!

      – Серьезно?

      – Серьезнее некуда.

      – Трус! – выплюнула Олеся.

      В этот момент ей стало ясно – семьи уже не получится. «Труса» он ей не простит. Да и она себе не простит то, что сейчас произошло.

      Материал Олесе удалось продать коллегам на одиннадцатую кнопку. Его дали в эфир, но скомкано. Больше Олеся к этой истории