Стрижи. Фернандо Арамбуру

различать породы птиц, запоминал правильные названия насекомых, растений и форм рельефа, а этой цели трудно добиться, если не вылезать из города. У нас с Амалией было общее желание дать нашему сыну по возможности самое лучшее воспитание, но в то же время общей была и наша слепота в том, что касалось его умственных способностей.

      Было жарко, и мы с малышом отлично проводили время, копая пластмассовой лопаткой ямки на берегу. Вскоре эта игра ему надоела, мне тоже. Мы устроились в тени, Никита в своей забавной красной кепочке ковырял землю, отыскивая муравьев, которых затем убивал прутиком. Я проверял контрольные работы, радуясь, что мне не придется потратить на это весь вечер, и время от времени поднимал глаза и проверял, тут ли мальчик и на что он обратил свои любопытство и энергию. Уйдя с головой в проверку, я не заметил, как сын оказался на берегу. Меня вернули к действительности крики Амалии, кинувшейся в воду. Поначалу я не понял причины переполоха и подумал, что она решила вопреки запрету искупаться. Но тут же увидел, как жена запустила руки в воду, где та доходила ей до бедер, и вытащила Никиту. Он отчаянно разевал рот, стараясь вдохнуть воздух, потом, оказавшись на руках у своей спасительницы, изверг наружу все содержимое желудка, после чего несколько минут заходился кашлем. Разгневанная Амалия потребовала, чтобы мы немедленно двинулись домой.

      По дороге она выразила сомнение, что я способен быть хорошим отцом ее сыну. Не нашему, а именно ее сыну, которого она выносила и в муках родила, а я чуть не погубил. Меня словно пырнули ножом. Я человек не вспыльчивый. И никогда вспыльчивым не был. Вот мой отец был, а я – нет. Но в тот миг, сидя в машине, я вдруг понял, почему отец иногда не мог совладать со своим гневом. Должен признаться: я с трудом сдержался, чтобы не ударить Амалию по лицу. И даже вообразил себе, будто сделал это, будто вижу кровь, вижу, как она выплевывает выбитые зубы. Меня привела в ужас мысль, что я внезапно мог стать до такой степени похожим на отца, и я вцепился в руль. Амалия, судя по всему, не заметила, что меня накрыл вихрь самых чудовищных видений, во всяком случае, она как ни в чем не бывало продолжала осыпать меня невыносимыми упреками.

      Амалия, я не знаю, доведется ли тебе когда-нибудь прочесть эти записи. Если ты их читаешь, значит, меня уже нет в живых. Я хочу, чтобы ты знала, что причинила мне много зла. Если ты именно к этому и стремилась, то своего добилась. Готов признать твою победу, хотя сомневаюсь, что она принесла тебе хоть какую-нибудь пользу.

30.

      В баре у Альфонсо Хромой сообщил мне, что позавчера собрался с духом и показал болячку своему лечащему врачу. Он пошел к нему, потому что по-настоящему испугался. От раны вроде бы начал исходить неприятный запах. Мне же достаточно было заметить под глазами у друга темные круги, чтобы понять, что он уже несколько ночей почти не спит. По его словам, заснуть ему мешает страх. Он часами ворочается в постели, в буквальном смысле не находя себе места от тревоги, и порой среди ночи идет в ванную, чтобы рассмотреть