Земное притяжение. Селфи с судьбой. Татьяна Устинова

ничего было нельзя.

      Он вернулся к столу, снял трубку, помедлил и нажал кнопку.

      – Собирайте группу, – приказал он. – Код оранжевый.

      Там, похоже, не расслышали, потому что ему пришлось повторить:

      – Оранжевый!

      Ну, вот и всё. Теперь от него ничего не зависит.

      Твёрдой рукой он закрыл дверцу буфета, сунул пустой стакан на столик – потом уберут, унесут, – походил по кабинету, уселся в кресло и принялся смотреть на Москву. Ветер ломился в окна, в разные стороны гнал по стёклам неровные дрожащие ручьи. Под дождём город казался съёжившимся, спрятавшимся под железные мокрые крыши.

      – Всё выше, и выше, и выше, – пробормотал генерал себе под нос, – стремим мы полёт наших птиц…

      С утра Хабаров всласть поругался в диспетчерской с самим Нечитайло, да так, что волоокая Томка, сидевшая и за секретаря, и за помощницу, и за подавальщицу, хотя числилась сотрудницей погранслужбы, выскочила из своей каморки на улицу в одном кителе.

      – Шинель накинь! – закричал на неё дежурный офицер. – Холод собачий и ветер штормовой! Куда несёшься!?

      – Туда. – Проламываясь через турникет, Томка показала подбородком на улицу. – Я тоже человек! Я ихнюю цветомузыку больше слушать не желаю!

      Дежурный проводил её глазами.

      На улице ветер ударил так, что девушка покачнулась, схватилась обеими руками за поручень. Длинные чёрные волосы, которыми гордился и любовался весь ГВФ и военные заодно, сами собой поднялись и встали дыбом. Китель, застёгнутый на одну пуговку, распахнулся, затрепыхался, надулся, его почти сорвало.

      – От шальная баба!

      Дежурный выбрался из-за стола, с усилием распахнул дверь и, почти падая на ветер, втащил Томку в стеклянные сени.

      Она захлёбывалась и таращила дикие глаза.

      – Ты первый день в Анадыре, что ли, я не пойму?! Сказано – ветер! Нет, понеслась! Мата больше слышать она не может! Стой тут, раз ты такая нежная, тут его не слыхать, мата!..

      – Вот у меня где этот ваш мат! – Томка, тяжело дыша, попилила рукой по горлу. Другой она яростно заправляла за пояс вырванную ветром блузку. – В ушах вязнет, и день, и ночь одно и то же, как будто по-людски разговаривать нельзя!

      – А сама-то чё? – осведомился дежурный, возвращаясь за стол. – Не материшься, голубица?

      В кабинете Нечитайло уже доругивались, голоса звучали потише, поспокойнее, понятно было, что спорщики устали и ни до чего не договорились.

      Хабаров напоследок послал Нечитайло с его горючкой и мелкой бюрократической душонкой подальше, вывалился в коридор, саданул дверью и закурил.

      – У нас тут не курят, – сказал дежурный и захохотал, – постановление правительства и Государственной думы.

      Хабаров Думу и правительство тоже послал, но не так размашисто и цветисто, как Нечитайло. Докурил, загасил окурок о подошву и швырнул в угол.

      – Если кому понадоблюсь, я в бильярдной! – рявкнул он. – Хоть шары погоняю, чем с такими… с вами… разговаривать!..

      – А чего такое-то?

      – А