Вольф Мессинг. Взгляд сквозь время. Михаил Ишков

танцуют. Вообрази, Бэлла трясет гривой, Марта бородой – цирк, одним словом. Революционерам нравится, мать их так… – последние слова он выговорил по-русски. – Вот сиамским сестрицам не повезло – говорят, какая-то красная сволочь зарезала их в борделе.

      – Ты не любишь красных?

      – А за что мне их любить? За то, что мутят воду и того и гляди накинут на шею немцам большевистскую удавку? Я как-то встретил Шуббеля, помнишь такого? Он играл на аккордеоне ногами.

      Вольф молча кивнул.

      – Говорят, он вроде прибился к коммунякам? Ты не слыхал?

      Мессинг неопределенно пожал плечами.

      – Видно, мечтает, чтобы ему еще и ноги оторвали, – засмеялся Вилли.

      Он промолчал.

      – Ханну помнишь, его сестричку?

      Вольф кивнул.

      – Встретил в Мюнхене, тоже какая-то красная сволочь.

      Он внезапно замолчал. Съел омлет, сосиски, допил пиво. Мессингу стало ясно: пора прощаться. Все, что в ту пору обычно выяснял каждый немец, встретивший довоенного дружка, они выяснили.

      Вилли, однако, прощаться не собирался.

      – Что касается Ханны, эта тощая пролетарка не утратила дар человеколюбия. Ссудила меня на поездку в Берлин. Надо бы отдать, да нечем, так что закажи еще пиво.

      После того, как кельнер поставил кружки, Вилли обратился к Мессингу:

      – Ты, верно, думаешь, что я свихнулся на поражении и на ненависти к плутократам? Это не так, Вольфи. Мне все равно, какого цвета сволочью быть, лишь бы платили.

      – Если хочешь, я могу помочь тебе со средствами, – предложил Вольф.

      Вилли отпил пиво, откинулся на спинку кресла и презрительно усмехнулся:

      – Нет, Вольфи. Я пока с голода не дохну…

      Он неожиданно перешел на русский:

      – И до милостыни не докатился. Вот миллион я бы взял.

      – У меня нет миллиона. Разве что марок.

      – Кому теперь нужны марки. В цене доллары. Ты не отчаивайся, у тебя скоро будет миллион. Я видал тебя в Винтергартене. Знакомая дама пригласила. Высший класс, Вольфи. Это говорю тебе я, Вилли Вайскруфт, сын владельца развлекательного и, учти, когда-то не последнего в Берлине заведения. Это говорю я, неудачливый солдат, угодивший в пятнадцатом году в плен и познавший Россию. Ты не поверишь, но мне посчастливилось видеть Распутина. Я сразу почувствовал, у него есть сила, но ему далеко до тебя, дружище. Этот славянский недоносок жрал, пил, махался с женщинами, одним словом, тратил свою силу на что угодно, только не на полезное дело.

      – Что ты считаешь полезным делом? Повисеть на дереве Иггдрасиль? Овладеть тайной рун?

      – Ты запомнил? Это радует. А почему бы и нет, Вольфи. Ты можешь относиться ко мне как к сумасшедшему, но в следующей войне многое будут определять такие, как ты.

      – Тебе мало одной войны?

      – Войны не может быть мало или много. Она перманента, как и революция, которая в каком-то смысле тоже война. По крайней мере, так утверждает товарищ Троцкий.

      Он вновь замолчал. У Вилли появилась странная манера обрывать разговор на полуслове, можно даже сказать