Деревенские мы. Александр Гарцев

просёлочной дороги его старая, проверенная километрами непроезжих дорог и объездившая всю область «Волга».  Что-то защемило в груди.  Остеохондроз проклятый, покрутил он головой и развёл плечи. Туда-сюда. Не помогает. Не проходит никак. Махнул рукой и, не обращая внимания на привычную боль, медленно  побрёл в сторону леса по еле заметной в траве тропинке, туда, куда он вот уже много лет хотел вырваться, добраться, да не получалось никак.

      И только сейчас, став персональным пенсионером союзного значения, нашёл денёк и решил навестить наконец-то места свои, родные. Хорошей добротной избы, где он родился, вырос  уж точно не осталось, как, собственно говоря,  и самого хутора. Да ведь он и сам приложил к этому руку, активно в шестидесятые, да и после,  внедряя в области программу по укрупнению хозяйств.

      Но побывать здесь, на родине своей, хотелось, особенно в последнее время, когда появилась возможность и с удочкой посидеть, и о жизни поразмышлять. Пусть и нет уже родного уголка, пусть и  хутора давно нет, да хоть на пороге родном посидеть бы, пусть на  пороге, да посидеть, осмотреться, вспомнить, поразмышлять. И то душе полегче.

      Легкие редкие тучки и какая-то туманная дымка между ними закрывали солнце.  И светило оно как-то  лениво и неярко. И ветерок тоже не баловал своей свежестью в этот душный летний день  и лишь слегка пошевеливал листья и тонкие веточки берёзок, скучающих по обочинам старой сельской дороги.

      Дороги старой, давно, видимо, не езженной, дороги, полностью  заросшей травой. Трава была свежая и ярко зелёная от влажности и лесной сырости. Не такой, как в городе, истоптанной и блеклой. А эта, сочная, густая,  давно уже не только колёс грузовиков деревенских не знала, но и, похоже,  нога случайного грибника совсем  не бывала тут. Все здесь,  в этих краях, затихло, смирилось с запустением, одичало.

      Семён остановился. Задумался. Огляделся. Давно не был. Но где-то тут, а где и не найдёшь сразу, но где-то тут, похоже,  вроде вот у того пригорка, на самом его верху и должны быть уже видны бы и хутор, а там дальше  с километр другой и Кабаны ещё были. Соседний хутор так назывался. Должны быть уже видны вообще-то,  забеспокоился Семён, пристально вглядываясь вперёд.

      – Должны, – вздохнул он, – должны, – повторил своё любимое когда-то слово. Слово, которым вколачивал своим беспутным подчинённым простые управленческие истины.

      – Вы, должны! – начинал он свою нотацию, и загибал пальцы на левой руке, – во-первых, во-вторых, в-третьих.

      Вспомнил Семён и свою институтскую преддипломную практику, когда самоуверенным без пяти минут инженером пришёл на завод и громким голосом потребовал материалы к своему диплому у какого-то старичка – архивариуса, хранителя всех  заводских технологических тайн.

      –Должны? – тихим вдумчивым голосом переспросил старичок, – и не глядя на Семена и как бы даже не указывая молодому и прыткому студенту, а так, тихо, про себя,  как бы,   рассуждая, произнёс задумчиво:

      – Должны? Запомните , молодой человек, в этом мире никто никому ничего не должен.

      Почему он вспомнил именно сейчас этого мудрого, седого, спокойного старика?

      Тихо