Махавира. Наталья Попова

символизировало для меня высшую ступень любви и доверия от девушки к парню.

      В каждой сложной и приводящий в волнение ситуации я незамедлительно начал остужаться тем, что всё равно завтра умирать.

      На следующий день после заключительного звонка в школе я проколол левое ухо, но я хотел оба, как у Вилле. Но разум меня останавливал, нулевые есть нулевые: быдло и гопота упорно продолжали цветение. Вместо этого я покрасил волосы в чёрный. Мне не нравилось, что мои волосы были волнистыми. Они были в точной середине между прямыми и кудрявыми. Я хотел прямые, придавливал чёлку ко лбу, чтобы не закрутилось. После мытья головы я одевал зимнюю шапку, чтобы не пушилось и не торчало. Мне не нравились мои глаза, не нравилась худоба.

      Из-за того, что я дрочил всё время правой рукой писюлёк искривлялся вбок. Я стал дрочить левой рукой, чтобы обратно выправить, член стал чуть-чуть длиннее и капельку тоньше. Меня полностью устраивал мой эрегированный пенис. Мне казалось, что семнадцать сантиметров (18) вполне ни много ни мало, лучше толстого и короткого.

      В Самаре или в Саратове мне полагалось льготное место в общежитии при лучшем экономическом вузе Поволжья, куда я поступил. Если я так смог подумать, то и ты тоже имеешь такую возможность. В приёмной комиссии мне велели принести медицинскую справку о реабилитации из-за инвалидности. Я попёрся в больницу Калинина, потому что вечно там лежал на больничных нарах. Там какая-то врач-женщина нарисовала мне эту справку. Я ей сразу сказал по-честному у меня детская инвалидность по вялотекущей шизофрении, а она смеялась, ведь меня брали в лучший экономический вуз Поволжья. Я разрешил ей меня послушать, и мы ударили по рукам, что у меня была астма. В маленьком магазинчике я прикупил малюсенькую коробочку конфет и вернулся к врачу, вручил ей, вломившись в кабинет без очереди.

      Сразу показали общежитие, где было, а сами побоялись провожать туда, будто скверно было что. Я почуял недоброе. Здание развалюшка-сталинка сразу вывязывает брезгливое отвращение. Меня завели в комнату, где я должен был прожить 5 лет. Две козырные шконки у окон уже были забиты старшекурсниками, они лениво пялились в телек, работающий без звука. Харкали семечки от Арбуза прямо на пол. Со мной поступил ещё один льготник Вася – горемычный сирота. Он был полнейшим кретином. Ладно я – инвалид и это подтверждено, но этот же просто говорил первое, что приходило ему в голову. И его тоже завели в эту же хату, где я уже застилал постельку. Очень трудно было наблюдать данную ситуацию: пока я заправлял протухшее совковое одеяло в разодранный вхлам пододеяльник, этот полнейший идиот без умолку говорил мне про себя, как родители, как сам, как жизнь, как дела. Страшно было думать, как он будет способен учиться в лучшем экономическом вузе Поволжья. Два других упорно продолжали мониторить мерцающий квадрат. Во время самой первой ходьбы в туалет я ожидал всего, на что возможна внешняя материя. Но эти тьмы-тьмущие горы черкашей, которые целиком и полностью, как осенние снопы