Ты мне не мать!. Ольга Брюс

не шлялась, – нечаянно огрызнулась Юля и моментально заработала оплеуху.

      – Поговори мне ещё, сопля. Я тебе не тётя Аня, а мать! И не смей повышать на меня голос!

      – Я не повышала, – сквозь слёзы ответила девочка, снимая школьную форму.

      – Поговори мне ещё, – рыкнула Лиля и удовлетворённая вернулась за кухонный стул. – И что там Аня нового рассказывает?

      – Ничего, – повесив платье в шкаф, Юля достала старенькие спортивные штаны.

      – Как ничего? Вы там в молчанку, что ли, играете? Почти каждый день к ней ходишь, а смысл? Вот ты мне скажи, что тебе там делать? Катька уже – взрослая кобыла, ей семнадцать, Ирке – шестнадцать, Нинке – четырнадцать, а остальные – ребятня. С кем ты там дружбу водишь?

      – С Катей.

      – Ой, да что у вас с ней общего? Она уже невеста, а ты так, шмакодявка.

      – Я не шмакодявка, – обиделась Юля, выходя из комнаты.

      – Стой. Повернись. А теперь скажи мне честно. Что обо мне говорит тётя Аня?

      – Ничего, – пожала плечами девочка.

      – Точно?

      – Да.

      – Тогда иди. И чтобы одну кладку до самого верха сложила. Поняла меня?

      – Поняла, – сунув ноги в валенки, Юля надела шапку, старую куртку, которая ей была мала, и ушла выполнять материнский приказ.

      Какое-то неравенство между детьми. Юле всего десять, Тёмке – четырнадцать, а спрашивают больше с Юли. Тёмка днями с друзьями по деревне колесит, а Юля должна помогать родителям по хозяйству: таскать воду корове, кормить её сеном, складывать дрова. Правда, Юля ещё не понимала и не чувствовала, что её старшему брату предоставлено больше привилегий, чем ей. Она считала, как её науськивала мать: женщины должны исполнять домашнюю работу в одном лице, так как мужики чуть ли не сутками пашут в колхозе, чтобы прокормить свою семью. Вот так и Юля, смирившись с будущей участью ломовой лошади, молча исполняла указы матери и пыхтела то над колодцем, вытаскивая полное ведро воды, то над стогом сена, которое нужно дёргать для коровы. Сложнее всего с сеном, конечно. Стог, накрытый специальной тканью, покрылся инеем, и сено лежало плотняком, попробуй вырви хоть пучок. Поэтому приходилось орудовать в варежках, чтобы набрать хотя бы одну тачку сена. На это уходил один час, а то и больше.

      Юля складывала на руку обледенелые полешки и носила в дровяник. Она дышала ртом от усталости, часто втягивала воздух через промокшие ноздри, чтобы не потекли сопли, и думала о тёте Ане, которая относится к ней лучше, чем родная мать.

      – Ты приходи завтра, обязательно, – тётя провожала племянницу до калитки, накинув на себя пуховый платок. – Мы с девчонками будем пироги печь. Ты какие больше любишь?

      – С капустой, – улыбалась Юля, глядя в добрейшие глаза.

      – Вот и хорошо. Как раз с капустой будем печь.

      Поговорив с тётей, Юля шла домой окрылённая, как будто у Ани есть чудесный дар, наполнять детскую душу счастьем, даже в виде простой улыбки. Повезло с тёткой, такого душевного человека ни у кого нет. Вот так придёшь к ней в дом – и сразу петь хочется, до чего ж уютно, тепло, никто