Такой вот Роман. Адельгейда Падерборн

ни было к сакральному миру своих переживаний.

      Но часы показывали уже полдень.

      – Пора! – твердо решил Рома и выпил свою первую капсулу.

      Нетерпение, охватывавшее Рому изначально начало спадать, появилась вялость и какая-то смертельная усталость. «Ну, вот и все, – вдруг мелькнуло у него в голове. – Хотел поиграть и, наверное, проиграл! Это ж надо было быть таким неудачником, чтобы в свой самый первый день выпить ту самую капсулу!»

      Рома был в растерянности, он не знал, что делать дальше.

      Состояние оцепенения, в которое он впал, начало постепенно проходить. Его чувства начали обостряться. Он начал слышать ровный, размеренный ход настенных часов. Механические часы в 2036 году стали ужасной редкостью. Прямо раритет. Люди стали отказываться от такой ненужной роскоши (увы, механические часы, да еще настенные, стали предметом очень редким и дорогим). Люди стали массово отказываться от настенных часов и стали пользоваться голограммой часов, которая передавалась какими-то неведомыми простому человеку технологиями в каждый дом, которые синхронно показывали время – одинаковое каждое для всех, никогда не ошибающееся.

      А у Ромы были часы, старые настенные механические часы, доставшиеся ему еще от его бабушки. Часы эти Рома любил, они напоминали ему его детство. Когда его бабушка умерла, Рома очень печалился, тосковал и забрал эти часы как память о ней. Он повесил эти часы на стену, слушал их, любовался ими, а потом успешно забыл про них.

      А теперь он слышал часы, отсчитывающие время, укорачивающие жизнь каждый час, каждую минуту, каждую секунду.

      Этот стук часов Рому завораживал, гипнотизировал, очаровывал.

      Он замер, он слушал, он вкушал эти звуки.

      Эти секунды растянулись так, как будто это были долгие годы. А он слушал их так, будто постился несколько месяцев, не меньше! Он слушал стук часов и понимал, что, возможно, ему осталось совсем немного. Раз, два, три, десять, двадцать. Рома попытался сосчитать, сколько же это должно быль движений стрелки часов, чтобы из них сложились сутки, и у него не вышло. Мозг не хотел работать. Мозг хотел отдохнуть. Слишком много работы было последнее время. Алгоритмы, коды, отладка программ… Рома от всего этого ужасно устал. Он чувствовал себя машиной, роботом, для которого кто-то когда-то написал код, по которому он и «живет». Но разве это можно назвать жизнью? Жизнь – это то, где есть место мечтам, переживаниям, эмоциям. Это пространство, где можно двигаться в любом направлении, не зная исхода, но надеясь на самое лучшее. Нет, это не жизнь, это какое-то бесполезное животное существование. Роме стало тошно. Сознание стало вязким и склизким. Его будто опутало странной белой ворсистой паутиной. Мысли капали и замирали. Они превращались в сосульки и свисали тяжелым полотном над Роминым растерянным сознанием.

      Последние пятнадцать лет Рома занимался тем, что писал коды и занимался отладкой программ. Это занятие, кажущееся для обывателя необычайно сложной и творческой работой, превратилось для Ромы в рутину. Алгоритм – код – отладка – правки – отладка – сдача заказчику. Из этих простых действий складывался почти каждый день Роминой жизни. Но Рома