Лимузин. Джон Максвелл

было съедено начиная от пупка и заканчивая шеей. – Чтоб тебя!

      Она чуть не падает, но умудряется удержаться, схватившись за кровать.

      – Позови Инну. Пусть уберет, – говорит она брату, и тот обещает, что так и сделает.

      Сестра собирает свое платье, туфли и лифчик и спешно удаляется.

      Давид взмахивает рукой, и двери закрываются.

      Он смотрит себе под ноги и замечает очередную оторванную голову. На этот раз голову шатенки. Пинает ее по направлению к себе и поднимает вверх за волосы.

      Глаза девушки закрыты. Она так и не проснулась, пока умирала.

      – Думаешь, сестренка, что ты тут главная, да? Как ты заблуждаешься… – он улыбается, касается своим пальцем губ мертвой девушки. – Только тс-с-с! Ты же ей не скажешь?

      И Давид подмигивает ей одним глазом.

      ***

      – Так… – Никита и Арина идут по дороге, усыпанной песком. До амбулатории совсем недалеко, и потому времени на разговор практически нет, но еще меньше его для бессмысленного молчания, – откуда Вы? Чем занимаетесь?

      Арина смотрит себе под ноги, пожимает плечами.

      – Все, что я помню – это служение Егору Кирьяковичу.

      – Кирьяковичу? – переспрашивает Никита. – Есть… такое имя – Кирьяк?

      Арина мельком смотрит на Никиту, встречается с ним глазами и кивает, затем снова опускает взгляд под ноги.

      – Ладно, извини, я тебя перебил. Продолжай.

      – Я делала всю домашнюю работу – готовила, убирала, – она пожимает плечами. – Еще я мыла господина и его детей – Олимпиаду и Давида, но лишь до тех пор, пока Давид не вырос и не начал ко мне приставать. После первой попытки Егор Кирьякович тут же отстранил меня от этой работы и наказал Давиду, что тот отныне должен мыться сам.

      Никита выслушал ее рассказ со слегка хмурящимся лицом. Кирьяк, Давид, Олимпиада… пока не выросли, начал приставать… на вид Арине не меньше двадцати, но и не больше двадцати пяти…

      – Ты… служила им что, с десяти лет?..

      – О нет, девочки нашего рода отправляются на службу к Апраксиным только после того, как им исполняется шестнадцать.

      Никита раскрывает рот и тут же его закрывает. Внезапно он осознает, что его знакомая – как минимум лгунья, но, скорее всего, сумасшедшая.

      ***

      – Тупая сука! – произносит Олимпиада, стоя в душе под горячими струями воды. – Какая же ты тупая дрянь!

      Она бьет ладонью по выложенной кафелем стене, упирается в эту саму стену обеими руками и закрывает глаза. Делает глубокий вдох… выдох.

      Выпрямляется, улыбается, поворачивает голову вбок и легонько бьет кулаком в сторону.

      – Купился?! Да брось! Я же стебусь! – сказав это, Олимпиада смеется. Ее улыбка так и сияет.

      ***

      – Купился?! – вдруг произносит Арина и бьет кулаком в плечо Никиты. На ее лице – веселая озорная улыбка. – Да брось! Я же стебусь! – и она смеется своим звонким и милым голоском. Ее улыбка так и сияет.

      Никита облегченно выдыхает воздух, хватается за сердце и тоже смеется. Не очень громко, но все же смеется. Впервые