Однажды в России. Унесенные шквалом 90-х. Анатолий Салуцкий

Никанорович, вообще-то люди склонны приписывать громкие фразы историческим личностям, делая из тиранов кумиров. – Вежливо улыбнулся. – Это, кстати, нормальная аберрация памяти: фраза могла родиться в вашем сознании, а вы её приписываете Сталину.

      – Да нет же, Вальдемар! Я сам, вот этими ушами, – взялся за мочку – слышал её от Сталина. Он был в сапогах, кажется, в кителе – этого не помню, а вот сапоги запомнил, – стоял около маленького президиумного столика, как бы беседовал с нами. Это во-первых. А во-вторых, Вальдемар, не возводите меня в сан гения. Если бы я умел одной фразой выразить философию власти, то наверняка стал бы не контролёром, пусть и высшего ранга, а каким-нибудь членом Политбюро. Не кусайте за пятки, берите за горло! Так сказать мог только гений. И придумать такое за Сталина мог тоже только гений. Да! Не знаю, известно вам это или нет, мы-то знали: многие драматурги на читку посылали пьесы Сталину. И он читал, да. Сложная фигура. Но мощная, историческая, это несомненно.

      – Отец, я потрясён. Действительно, он четырьмя словами сформулировал философию власти, своей власти, правильнее сказать, режима, диктатуры. Да, в гениальности Сталину не откажешь. Даже Хрущёв, разоблачитель культа личности, говорил, что Сталин – гений. Но – злой гений. А сегодня мы знаем больше, чем Никита вывалил на ХХ съезде. Цифры репрессированных, знаешь ли, впечатляют. Правильнее сказать, заставляют содрогнуться.

      – Александр Сергеевич, ещё Толстой говорил, что истина в подробностях, – поддакнул Вальдемар. – А сегодня из архивов такие подробности о сталинщине извлечены, что жуть берёт. Тёмное было время.

      Анюта вдруг воскликнула:

      – Уже без десяти двенадцать! За вашими спорами Новый год прозеваем. На-а-ливай!

      – Какой «наливай», Анюта? Шампанское надо под куранты откупоривать, – спохватился Крыльцов. – Пока пусть каждый прицелится. Вот эта бутылка – полусухое, пять процентов, эта – полусладкое, восемь процентов. А брют привезла Анюта.

      – Ты, Саша, профессор. Мог бы проценты сахара указать с точностью до одной десятой, – неуклюже пошутил Никанорыч. Он намеренно подхватил Сашины указания, чтобы увести разговор подальше от сталинской темы. С гордостью подумал: «Анютка-то молодец! Ловит мышей. Ишь как лихо прервала эту бесплодную дискуссию. Толковую внучку мне Господь послал».

      Потом все слушали по телевизору Горбачёва, а под первый удар курантов с бурными воплями бросились открывать шампанское. К последнему удару успели открыть, налить и пригубить. А допивали уже в новом году.

      – Надо же, не успел закончиться восемьдесят шестой, как сразу пошёл восемьдесят седьмой. Какая спешка! – вкинул Вальдемар.

      – Посидели, покушали, президента послушали… – в тон ему подкинул Александр Сергеевич.

      Без осечки начался год, значит, должен получиться неомрачённый.

      После Нового года разговоры пошли иные. Сначала Ксения подняла бокал за этот Дом с большой буквы, за то, чтобы в наступающие, по всему видно, благие времена этот Дом почаще собирал тех, кто сейчас