Дочь реки. Елена Счастная

узкими протоками. Не таскать лодьи на плечах по лесу от одной годной реки до другой – то так поступим, как мы раньше договорились.

      Не взглянул он на Грозу, когда она с удивлением перевела взгляд на него обратно. Но его поза на миг стала чуть напряжённей, словно он всё ждал, что она делать будет. А она и не знала вовсе, как теперь к возможной дружбе князя и находников относиться. Так, значит. Владивой и тут успел всё решить, врага на свою сторону перетянуть. Если ещё и не совсем, то заставил его задуматься о том, что служба князю будет гораздо безопаснее татьей доли и для совести – если такая есть – легче. И снова пронеслось словно лезвием по сердцу воспоминание о князе. И подумать страшно было, какой гнев его обуял, когда обнаружилось, что Гроза сбежала. И наверняка погоню снарядил – не за ней, так за Беляной уж точно. Как бы не налететь случайно – дороги-то у них с княжной разные получились, да бежали в одну сторону.

      Как закончилась отравленная короткой склокой вечеря, так все начали по шатрам разбредаться, переговариваясь, обсуждая, куда дальше путь ляжет и как там поживают соратники, которые ещё не присоединились к ватаге. Как оказалось, собирались они все этим летом не по здешним водам мотаться и пуганых купцов ловить, а на север. По самому Северному морю, к свейским берегам. Затея это была опасная, но и сулила большую добычу. Да только если старшой решит с Владивоем дружбу всё ж завести, то чаяниям их не суждено сбыться.

      И странно было слушать их толки: озадаченные, полные сомнения. Как будто тайный соглядатай Гроза, и теперь решить ей придётся, говорить о том, что узнала, отцу или сохранить всё в тайне. Но тогда получится, что она тех свеев, что вовсе не были врагами Владивою и всему княжеству, под удар разрастающейся ватаги Рарога подставит. Чувство неприятное и прогорклое, словно душу и мысли разъедает изнутри.

      Одно хорошо: пока что Другош перестал Грозу задирать. То ли язык ему был всё же дорог, то ли наскучило – без толку-то.

      Гроза спокойно устроилась в своём шатре под плотным шерстяным покрывалом, которое ей сам Рарог выдал – то самое, сложным узором вытканное. Слегка колючее, как и представлялось, но тёплое и лёгкое такое, словно под ворохом лебяжьего пуха лежишь. Сон пришёл скоро: день был трудным и отчего-то волнительным. Дозорные мужи ещё переговаривались тихо, сидя у огня, но голоса их помалу тонули в наступающей дремоте.

      Поначалу было темно в глубине сна, а после вдруг рассеялся мрак – и почудилось, что Гроза по лесу идёт, осторожно ступая босыми ногами по устланной хвоей и мелкими веточками земле. Приятно кололо ступни, холодило вечерней росой. Шуршала трава, щекотно касаясь лодыжек. Гроза трогала стволы сосен, бугристые, шершавые, но необъяснимо тёплые: то ли светило так нагрело за день, то ли кожа стала прохладнее, а потому любое тепло чувствовала острее.

      Она не торопилась, глубоко вдыхая воздух, ещё не уронивший наземь тяжесть прошедшего дня, но уже пронизанный тонкими иглами ночной свежести. Ухнул где-то в самой чащобе филин. Поблизости, верно, проскочил заяц: короткий