Куда кого посеяла жизнь. Том II. Воспоминания. Василий Гурковский

и на машине уехали. Наблюдавшие за всем этим «празднеством» наши пацаны, бросились к «Елке» за конфетами. И тут началась беспорядочная стрельба. Немцы положили в солому под елку, несколько десятков патронов в пулеметных лентах и, когда солома загорелась – патроны начали взрываться. Слава Богу, всего двое ребят были ранены, остальные в испуге – разбежались. Кто-то видел, что немцы недалеко отъехали, стояли в переулке и наблюдали все последствия, вдоволь насмеялись, только потом – уехали.

      С девяти вечера, да шести утра, в селе был установлен комендантский час. Без спецпропуска, ходить было запрещено. Ну, у нас какие могли быть пропуска!? Да и ходить чего было по ночам? Ну, конечно, если кому-то было надо,…то ходили. Румыны патрулировали по двое: темень, грязь, никаких там у них фонарей тоже не было. Как-то раз, еще в первый год оккупации, – идет патруль, а у деда Сергея (наш сосед, через дом) куры спали (гнездились) во дворе, на вишневом дереве. Ну куры как, – спокойно сидеть не могут – ко-ко-ко, да ко-ко-ко. А тут – патруль, двое солдат с винтовками. Услышали, что куры где-то рядом – подошли. На улице – абсолютная темень и никого. Румыны поставили винтовки под стеной и, чтобы было меньше шума, один стал другому на плечи и давай тем курам шеи сворачивать. Закончили, собрали курей и ушли. Уже в конце улицы кинулись – а где винтовки!? Вернулся один из них назад – а винтовок – нет! Обшарил всю стену – нет! Отнесли курей к себе, взяли керосиновый фонарь, опять пошли к тому месту, обыскали весь дом снаружи – нету!

      На другой день, где-то к обеду, эти горе-патрули, пришли к деду Сергею домой, принесли трехлитровый бутыль вина и вареную курицу (из тех, что вчера у него реквизировали). Дед Сергей был опытный человек, старый солдат, воевал еще в японскую кампанию (1904 года), был даже вахмистром. Уже много лет подряд, он вечерами всегда выходил в палисадник, садился на глиняную завалинку с торцевой стороны дома, выходящей на улицу, и там почти всю ночь сидел, наблюдая за уличной жизнью. Он многое мог бы рассказать о ночной жизни села, но ни с кем никогда этим не делился, по причине того, что был не то не многословен, а скорее – малословен. Это именно о нем рассказала еще до войны его жена, как он приехал из Одессы, без ничего и, как ни в чем ни бывало, заявил ей (жене): «Ты знаеш, – От наш кум дурак, тилькы прийхав на Прывоз, у нього зразу волы вкралы…А у мэнэ, – аж пид вэчер!»….Так вот из него, каждое слово надо было буквально выжимать. И в тот вечер, когда румыны «реквизировали» его курей, он тоже сидел на завалинке, все видел и слышал. Когда воры ушли, он забрал их винтовки, образца времен наполеоновской армии и спрятал так, что никто об этом не узнал, пока наши не вернулись в село.

      А на другой день, дед, конечно, ждал «гостей». Он сказался больным, укрылся стеганым одеялом, распарился и раскраснелся. Жена побрызгала на него водой для пущей достоверности, и дед встретил вчерашних патрулей достаточно больным видом. Жили они вдвоем с бабкой, детей у них не было. Когда румыны пришли в дом, их встретила хозяйка, с трудом объяснила по – молдавски,