Бог ли каждый Творец?. Рутра Пасхов

это и жена с дочерью брата? Как было дело?

      Двое опять переглянулись, замялись.

      Их заметили соседи. Некоторые стали выходить к заборам дворов и слушать, о чем они говорят. Одна окрикнула Марию:

      – Кто это опять к тебе? Неужто Масис стал рукою Каиафы?

      «Масис?» – удивился Рутра и после ответа Марии понял – это дворовое имя Иисуса, возможно, с детства.

      – Правой, только правой, ты же его знаешь, – ответила то ли саркастически, то ли шуткой Мария, при этом скрывая недовольство настолько, чтобы не показаться возмущенной, но и чтобы ее состояние стало понятно.

      Потом она предложила пройти в усху. Так называлась постройка из плетеных прутьев во дворе, где постоянно горел огонь, – место трапезы и дневного пребывания.

      – Нет, мы не можем, – отказался один из учеников отшельника. – Нам надо идти. Может, рабби помощь нужна уже.

      – Он же не рабби, – возразила Мария.

      – Нам он рабби, – ответил тот, чуть повысив голос.

      – Пойдемте попросим за него, – предложил Иисус.

      Потом, обращаясь к Рутре, сказал:

      – Рабби, твое же слово высоко, поддержи нас.

      Рутра не полностью определил, в чем суть, кивнул ему, надеясь выяснить по мере развития сюжета.

      – Пойдемте, – предложил Иисус и вышел за калитку.

      Мария побежала домой, что-то сказала, видимо, дома еще кто-то был, потом пошла с группой.

      Они вышли на окраину пригорода, который по факту был деревней, пошли к холму, на котором располагалась крепость-тюрьма.

      Скоро перед ними предстала такая картина: стражники вели группу еле влачащих ноги арестантов. Один с трудом нес патибулум – перекладину для позорного столба. Так называли римляне установку для казни. Казненный мог издыхать на нем до трех дней, весь в крови, блевотине и экскрементах. Другой постоянно падал, за что был побиваем ремнем стражниками, остальные и вовсе не могли нести, сами еле шли. Подростки сновали вокруг, помогали нести бруски. Проходящие мимо люди не особо интересовались происходящим, только дети иногда останавливались, глазели, пока на них не прикрикнут старшие.

      – Вчера было больше, – сказал Иисус и остановился, стал вглядываться.

      – Что там? Пошли, – одернула его Мария, – скажи спасибо, за храм тебя не воздвигли. Разорил отцово хозяйство, дурачок. Побоялся Анна за своего ученика, сказали бы ромулы – сам воспитал.

      – Ну хватит, хватит, мать, – огрызнулся Иисус, не отрывая взгляд от процессии идущих на казнь.

      Мария опять его одернула:

      – Ну пошли, что смотришь, в день десяток дурачков ведут. Вот тот плюнул на стражника, видала я. Дурачок. Полмира у них, а он кричит им: вон с моей земли. Земля у него есть, видите ли, то эллины, то дети огня тут правят, – высказалась в сердцах Мария.

      Иисус же все всматривался в группу, словно искал кого-то. Наконец он крикнул:

      – Иешуа, ты, что ль?

      На его вопрос кто-то из группы остановился, повернул разбитое лицо к нему и одним целым