Ковен озера Шамплейн. Анастасия Гор

стены. Он подскочил со стула, нависая над Коулом и сотрясаясь в крупной дрожи, но тот не пошевелился. Гансу сделалось дурно: побелевшие щеки, выступившие желваки и вены на руках, пульсирующие в такт тому, как от бешенства клацали его зубы. Топазовые глаза потемнели и окрасились в… Желтый?

      Я замерла. Коул закрыл папку и поднялся.

      – Если не ошибаюсь, вашу дочь зовут Марта, – сказал он. – И она ждет вас с няней дома. Езжайте к ней. Малышке сейчас как никогда нужен отец. Ваше присутствие в участке нам больше не требуется, спасибо.

      Друг за другом они покинули камеру, и, проходя мимо меня, Ганс обернулся. Его глаза действительно были лазурного цвета, вовсе не такие, как минуту назад, когда он кричал на Коула, но и не такие, как прежде, – теперь отчужденные, пустые. Ганс отвернулся и быстро скрылся в коридоре, после чего Сэм зааплодировал.

      – Иногда мне кажется, что у тебя уже две причины посетить психиатра, – сообщил он Коулу. – И это еще я, по мнению Манфреда, люблю перегибать палку! Что же, молодец. Это было круто. Не так круто, как мог бы я, но все же, – добавил он, побоявшись перехвалить Коула. – Ты прав.

      – Прав в чем? – уточнила я, не понимая, но Сэм проигнорировал меня и весело бросил, прежде чем вылететь в коридор:

      – Я понаблюдаю за Гансом. Уверен, скоро что-нибудь да всплывет!

      Коул спустил рукава свитера и озарил меня улыбкой.

      – Пообедаем? – предложил он беззаботно. – Я бы не отказался от пиццы.

      Коул взял меня за руку и вытянул из кабинета. До самой пиццерии я покорно внимала его отвлеченной болтовне, переваривая увиденное. Это продолжалось, пока мы не устроились за свободным столиком с коробкой «Маргариты» и я наконец не прервала рассказ Коула о новом диетическом корме для Штруделя взмахом руки.

      – Ты всегда ведешь себя так с подозреваемыми? – осторожно начала я, отклеивая от теста запеченные дольки маслин, которые на дух не переносила.

      – Как «так»? – спросил Коул с набитым ртом, подъедая за мной те самые маслины.

      – Грубо. Я никогда не видела, чтобы ты ругался.

      – Я и не ругался.

      – Но ты хамил ему…

      – Чтобы прощупать границы. Сэм решил, что у Ганса просто нестабильная психика, но я уверен, что его проблема несколько… деликатнее. Наш вспыльчивый муженек – оборотень, Одри, – изрек Коул, отодвинув от себя быстро опустевшую коробку от пиццы. – И мне нужно было понять, насколько хорошо он контролирует себя, потому что это прямой ответ на вопрос, способен ли он убить свою любимую жену.

      Оборотень. Одно слово мигом расставило все по своим местам: и мой первобытный инстинкт самосохранения, работающий даже в неведении как часы, и поведение Коула, и даже голубые глаза мужчины, наливающиеся янтарем.

      – Похоже, мне надо откалибровать свое ведьмовское чутье, – сказала я, отхлебывая чай из бумажного стаканчика. – Гляди, тебе и зеркало не понадобилось! Браво.

      – Это он сделал, Одри, – вдруг заявил Коул без тени сочувствия, но мне все же показалось, что в глубине души ему сделалось грустно. – Ганс убил свою жену. Очевидно,