Сильные духом. Это было под Ровно. Дмитрий Медведев

не летят ли?

      Не впервые уже мы ожидаем и встречаем самолет из столицы, но всякий раз этой встрече предшествует одно и то же непередаваемое чувство: словно сама Москва, сама Родина наша парит над нами на серебряных крыльях, неся все, что так дорого сердцу, – и сияние кремлевских звезд, и дым родного очага, и привет близких.

      Одинаково глубоко взволнованы и москвичи, ожидающие писем, и те, кто писем не ждет, – бывшие военнопленные, местные жители, пришедшие в отряд уже здесь, за линией фронта. Хотя на поляне расставлены «слухачи», но то и дело кто-либо предупреждает:

      – Тсс! Кажется, гудит!

      Сразу все смолкает. Напряженно все слушают.

      – Нет, показалось.

      У единственного зажженного костра прохаживается Кочетков, ответственный за приемку людей и грузов, «начальник аэродрома», как его уже успели прозвать быстрые на шутку бородатые физкультурники Пащуна.

      Вот он было успокоился, присел, но тут же не выдерживает, вскакивает и отходит в темноту. Все знают: Кочетков, не доверяясь «слухачам», сам вслушивается в ночную тишь. И, как всегда, первый улавливает в ней еще далекий, еле слышный гул.

      – Воздух! Поднять костры! – раскатывается гулкий бас «начальника аэродрома».

      Все на поляне приходит в движение. Вспыхивают один за другим костры; партизаны – одни подбрасывают в огонь щепу, другие ковшами льют в огонь скипидар. От скипидара пламя взвивается вверх. Костры становятся огромными…

      – Поддай, поддай! – зычно кричит Кочетков. Гул нарастает. Самолет появляется над поляной.

      При ярком свете костров видно, как он, приветствуя нас, покачивает крыльями. Он пролетает дальше, чтобы спустя минуту появиться вновь.

      – Поддай, поддай! – не унимается Кочетков.

      И от этого крика, от пылающих костров, багровых лиц, мелькающих в отсветах пламени, от всей этой сказочной, фантастической картины захватывает дыхание.

      Белые облачка парашютов раскрываются, увеличиваясь и розовея по мере того, как приближаются к земле.

      Покачав на прощание крыльями, самолет уходит на восток.

      На площадке – оживление. Парашютистов, едва они коснулись земли, подхватывают, передают из объятий в объятия, засыпают вопросами.

      Первым ко мне подходит Коля Приходько. Он кажется смущенным и даже немного растерянным в этой шумной, суетливой обстановке.

      – Ось прибыли до вас, товарищ командир, – произносит он, застенчиво улыбаясь.

      За ним идут другие.

      Подходит щуплый паренек по фамилии Голубь. Рядом с богатырем Приходько он кажется еще ниже ростом.

      Подходят Коля Гнидюк, Борис Сухенко, лейтенанты Волков и Соколов.

      Волков – опытный партизан, был со мной в Брянских лесах, получил ранение, поправился и вот прилетел к нам. Первое, с чем он обратился, был вопрос о том, что же случилось с Сашей Твороговым.

      Подошел Николай Иванович Кузнецов, старый друг Творогова, по его рекомендации принятый в отряд.

      Еще при первой встрече с Кузнецовым меня поразила спокойная решимость, чувствовавшаяся