Если женщина…. Сергей Борисович Янсон

хотелось с вами поговорить, – грустно сказал Пекашин.

      Сомов посмотрел на аккордеониста, и ему самому стало грустно.

      Пекашин же стал мягко расспрашивать о прежней работе, о домашних Сомова, об институте и постоянно извинялся:

      – Это ничего, что я интересуюсь?

      Сомов рассказал про себя почти все, что знал, и даже про то, что зарплата на прежней работе была выше. Рассказал и тут же пожалел, так как Пекашин здорово расстроился.

      – Ай-яй-яй! – воскликнул он. – Это же вы в деньгах потеряли! Вы – бескорыстный человек!

      – Ну почему же? – смущенно пробубнил Сомов.

      – Да, да! Теперь таких редко встретишь! Ну как же вы так с деньгами-то? Беда-то какая!

      Потом Пекашин рассказал о том, как болеет гриппом его двенадцатилетняя дочь, как страдает от этого и какие приходится испытывать лишения за музыкальный кусок хлеба. При этом острыми ногтями правой руки он постоянно настукивал, как показалось Сомову, грустные мелодии.

      Добираться до работы Сомову было просто: три остановки на метро, потом на трамвае, но трамваем он решил не пользоваться и от метро ходил пешком. Как и большинство молодых людей, Сомов считал, что ходьба помогает от инфаркта. Сначала нужно было перейти довольно широкую улицу, потом свернуть налево, а дальше – по заснеженной дорожке через сад, который назывался Театральным. Название казалось странным, ведь театров не было не только в саду, но и в округе. Позже, когда приходилось возвращаться с работы ближе к полуночи, Сомов видел, как гуляли здесь веселые компании, важно прохаживались яркие девушки в цветных колготках и жались по кустам солидные мужчины с тяготившими их бутылками и единственным стаканом. Воображение неуправляемо дорисовывало некоторые подробности, и Сомов для себя определил название сада тем, что здесь случаются всякие истории, то есть похоже на театр.

      По утрам же, в то время, когда Сомов спешил на работу, в саду царила идиллия. Выезжали на прогулку в красных и синих колясках малыши со своими симпатичными мамами, изредка попадались старушки и старики, бегали, пугая воробьев, энтузиасты активного образа жизни. И когда Сомов бодрый и здоровый шел утром через сад на работу, ему казалось, что если бы не было темного времени суток, не было бы и негативных явлений в нашей жизни.

      Начинался рабочий день с задушевного:

      – Витя, поставь-ка чайку!

      Сомов с чайником шел за водой. Потом пили чай. Сомов смотрел в окно на заснеженный памятник Ленину, а Валентина Мирофановна говорила что-нибудь вроде:

      – Борис Семенович! Конфетку? У меня леденец!

      При этом она улыбалась так, что и без леденца становилось приторно. Борис Семенович махал рукой, мол, давайте сюда свои конфеты, все равно помирать, и жаловался:

      – Не вздохнуть! Вот будто кляп проглотил, и все внутри закупорилось. А ноги холодеют, словно вброд Северную Двину переходим. Сижу сейчас с вами, а что будет через час, и не знаю.

      Через некоторое время Боровский