Правила обманутой жены. Евгения Халь

закрыв лицо руками.

      Я тоже молчала, глядя в окно на нескончаемый снег.

      – Знаешь, девочка, – она отняла руки от лица. – Я верю, что любовь не умерла. Просто затаилась на время. Но она вернется. Ведь без нее никак.

      – Не ко мне, Соломоновна. Не ко мне, – снова всхлипнула я и глотнула остывший чай.

      – А ты не зарекайся, рыба моя золотая, – она погладила меня по голове. – Какие твои годы? Всего лишь тридцать три, – она задумчиво посмотрела на снег за окном. – Я желаю тебе непременно влюбиться этой зимой. И тогда у тебя все получится. Вот увидишь! Моя бабушка говорила: «Если вы не умеете радоваться жизни, то почему она должна радовать вас?»

      Переезжай ко мне, пожалуйста.

      – Здесь мой дом, Соломоновна.

      – Девочка моя, дом – это не стены. Это руки, которые тебя обнимают, когда тебе очень  плохо, – она обняла меня обеими руками и прижала к груди.

      – Не могу я, Виолочка, вот так. Сережу без отца оставить. Ему и так сложно. А Дима все же отец. И я… я все еще люблю его.

      – Ну как знаешь. Если захочешь, дверь всегда открыта. Но не вини себя: такое с каждым может случиться. У меня для тебя есть чудесный рецепт счастья – на себе проверяла. Берем себя, – она обхватила себя руками, – обнимаем, любим и ни с кем не делимся!

      Я рассмеялась и обхватила себя руками. Но вышло скверно.

      – Видишь? Не получается у меня, Виолочка. Потому что знаю: я – плохая мать! В этом Дима прав. Поэтому мне нужно терпеть. А на лечение я сама заработаю.

      – Эээ… натурщицей? – вкрадчиво спросила Соломоновна.

      – Да, так теперь это называется. Барина потянуло в народ. Надоели ему московские гламурные фифы и захотелось картошки в мундирах. Вот позвоню ему и соглашусь. Доставка картошки прямо на дом. С пылу, с жару.

      – Не делай этого! Ты не такая, – предостерегла меня Виолетта.

      – Значит, стану такой, – я взяла телефон и хотела позвонить.

      Но пальцы не слушались и телефон упал на стол.

      – Я же говорю: ты не такая, – улыбнулась Соломоновна. – Скажи-ка мне, шкильда, а твой этот Платон не хочет еще раз написать Мону Лизу? Так я могу попозировать, – она взялась за грудь обеими руками и подкинула ее вверх, поправляя лифчик. – Мона Лизу? Я спрашиваю: Лизу мона?

      Я засмеялась. И в этот момент телефон зазвонил, и я не поверила своим глазам. На экране высветилось имя Платона.

      Платон

      Испугал он ее, испугал. Надя девушка от искусства далёкая. Поэтому ее представления о мире этого самого искусства обывательские. В основном, почерпнутые из кино. Оргии, безумства и прочие извращения – вот о чем она думает, когда слышит слово «натурщица». Не так с ней нужно, не так. Она уже себе там нафантазировала черт знает что!

      Платон привстал, подвинул к себе чашку кофе, что стояла возле Мамикона, глотнул кофе, смачивая горло, приложил палец к губам, призывая его молчать, и позвонил Наде. Она ответила сразу, как будто ждала. Голос звучал